Опережая некролог - [42]
Александр Гельман
Дорогие Наташа и Саша!
Автор этой книги любит вас и рад случаю в этом признаться. Книга грустная, но автор повеселее.
2011
Зыбкая мечта любого артиста, чтобы какой-нибудь автор, желательно хороший и желательно из друзей или в крайнем случае знакомых, вдруг сам сказал: «Я хочу для вас написать…» Обычно, наоборот, актеры умоляют авторов: «Напишите для нас». У меня с Михал Михалычем Державиным был такой период, когда Александр Гельман, а в ту пору он был одним из самых раскочегаренных драматургов, вдруг сказал: «Мечтаю написать для вас двоих пьесу. Но так как вы сами про себя все знаете, давайте вместе». Я удивился: «Как вместе?» «Вместе придумаем, что и про что, – сказал он, – а я напишу». И это были не просто слова. Мы работали. Мы работали в ресторане Дома актера, ресторане Дома литераторов, ресторане Дома журналиста, ресторане Дома кино и на различных загородных пикниках в течение шести лет. Было придумано огромное количество сюжетов и, не помню точно, но, кажется, даже написано Гельманом несколько начал первого акта – с последующим обсуждением второй или третьей сцены в очередном ресторане. Пьесу мы не написали, но ощущение творчества, доброжелательности, дружбы и необыкновенной благодарности за внимание большого драматурга к нашим скромным дарованиям сохранилось до сих пор. Когда сейчас – к сожалению, крайне редко – я встречаю Сашу, мы обнимаемся, вздыхаем и расходимся, ничего не сказав друг другу, потому что и так все ясно.
Михаил Жванецкий
Шура! Со мной вместе!
Счастья нам обоим!
Хотя бы… хотя бы…
В этой стране хотя бы.
Твой автор
М. Жванецкий
1991
Урожайное время на юбилеи и даты. Мощность их неоднозначна. Из великих событий последнего времени – 100-летие Октябрьской революции и 85-летие Михаила Михайловича Жванецкого. Подумать только – мы с Мишей всего на каких-нибудь 17 лет свежее Октября.
Спохватились! Раньше надо было гордиться. Поздравлять человека с 85-летием – симптом психического расстройства. И вообще поздравлять надо нас – случайно оказавшихся его соотечественниками и даже друзьями.
В старой одесской гостинице «Аркадия» мы с Аркановым жили и писали какую-то очередную халтуру. Тогда на каждом этаже сидели коридорные, следили за нравственностью и невыносом пепельницы или полотенца. Как-то пришел к нам Мишка и спросил: «Вы видели, что стоит на столике у коридорной?» Мы сказали, что нет. Оказалось – мраморная табличка, на которой выгравировано: «Койка, не опло`ченная до 12 часов, считается свободной». Это означало: если ты после 12-ти там еще лежал, но не оплатил, тебе могли подложить новенького (а повезет, так новенькую). Я не увидел таблички, Арканов не увидел, а Жванецкий сразу заметил и зафиксировал. Эту табличку мы перед отъездом украли, и она при помощи пальцевой жеребьевки досталась Аркану. Где она сегодня, неизвестно.
Скольких Жванецкий вырвал из нищенства и спас от голодной эстрадной смерти! С монологом Жванецкого «Если бы я бросил пить» я прошел по стадионам, концертным залам, увидел страны и на заработанную валюту вскормил детей, внуков и сослуживцев.
Писать при Жванецком. Это либо быть кем-то идентичным, либо кем-то вроде Джамбула, писавшего свои «оды» и не смущавшегося оттого, что рядом Твардовский. Вот и я пишу книги. Но я хоть этого стесняюсь и склоняюсь перед Михал Михалычем (вялое, но оправдание), а сонмище графоманов не стыдится.
Концерты Жванецкого – это сатирические проповеди, щемящая наблюдательность без назидательности – чем противнее персонаж, тем он обаятельнее.
В предисловии к книге Жванецкого «Год за два» Андрей Битов заметил: «…монолог – это когда остальные вынуждены молчать, когда им некуда вставить словечко…» Мы с Андреем не были закадычными друзьями, встречались нечасто, но очень долго по сроку знакомства. Битов был из тех редких особей, которые инстинктивно брезгливы и осторожны во взаимоотношениях. Не от фанаберии, а от противоположного – от стеснительности. Он не хотел нарываться на глупость и пошлость. Это не одиночество. Это фильтрованное существование в так называемом обществе.
Жванецкий – человек настолько самодостаточный, что ему разбазариваться на дружбу невыгодно: трата времени, сил и таланта. Друзей он терпит и пережидает. По мере необходимости. Поэтому всякое проявление бескорыстного необязательного внимания с его стороны потрясает. Очень много лет назад он позвонил мне и сказал, что есть секретный разговор, не по телефону. Встретившись со мной, он сообщил, что приехал из Находки, где самый главный человек всего побережья – его давний друг, еще по Одессе. Жванецкий только что сыграл для докеров пять концертов, и за это друг-начальник продал ему «ниссан» – из тех автомобилей, которые японцы нам поставляли в награду за успешную разгрузку докерами японских кораблей. Эти машины по тем временам были верхом иностранного автомобильного шика. Михал Михалыч прошептал мне на ухо, что он договорился с другом-начальником: если мы с Державиным захотим, то за несколько шефских концертов сможем приобрести пару «ниссанчиков». При этом Михал Михалыч сказал, что, если о нашем разговоре кто-нибудь узнает, я буду вычеркнут из его биографии. Мы с Державиным собрались и полетели… Здесь я делаю пропуск и сообщаю, что через три месяца на Казанском вокзале мы получали два контейнера с маленькими «ниссанчиками», деньги на которые мы собирали с артистов всей средней полосы России. Вот Жванецкий.
