Опережая некролог - [40]

С Державиным мы вместе не только играли и разыгрывали, но и рыбачили – во всех уголках родины. Так, в еще относящейся тогда к родине Прибалтике в 1980-х годах мы поймали жереха на восемь с половиной килограммов. Это был один из самых больших уловов в нашей рыбацкой карьере. Второй случился, когда мы отдыхали в Доме творчества композиторов в Сортавале. Композиторы-рыбаки во главе с Книппером, Афанасьевым и Бойко трепетно охраняли свои «рыбацкие угодья» от случайных пришельцев. Мы с Державиным, композиторы даже не второго эшелона, попали туда только из-за державинской славы профессионального рыбака. Меня пустили с ним заодно. Об этом периоде вспоминала вдова дирижера Евгения Светланова Нина.*

* Дружили мы с очень странным в наших широтах человеком, очень удачливым рыбаком – звали его Эрнест… В одно сортавальское лето Эрнестом была поймана редкая рыба «на дорожку». Вес ее около пяти килограммов, красоты немыслимой и явно королевской крови, то есть принадлежала к группе форелевых особей. Весь Дом творчества сбежался посмотреть на неведомый редкий трофей. Каждый считал своим долгом ее потрогать, с ней сфотографироваться, принять участие в обсуждении ее происхождения. В тот год Сортавалу навестили Александр Анатольевич Ширвиндт и Михаил Михайлович Державин. Они тоже пришли на этот всеобщий хурал и сфотографировались с невиданной рыбой. Я потом, уже глубокой осенью, отвезла эти фотографии в Театр сатиры специально для одного и другого на память о сортавальских днях. Каково же было мое удивление, когда много лет спустя в книге Ширвиндта и Поюровского «Былое без дум» я увидела одну из этих фотографий, причем Александр Анатольевич интерпретировал рыбу как свою собственную. Мы с Евгением Федоровичем похихикали по этому поводу, поняли артиста и не осудили. Рыбак есть рыбак – и вариант преувеличения в рассказе всегда будет…

Николаева-Светланова Н. Неожиданный Светланов: непридуманные истории из нашей жизни. М.: Театралис, 2006. С. 87.

Я до сих пор уверен, что эту рыбу поймал я, а не случайный Эрнест. Но главным рыбаком там был Лёнечка Дербенев. Он ни дня не мог без рыбалки. У меня ощущение, что, когда зимними вечерами он был вынужден находиться в московской квартире, поплавок на всякий случай плавал в унитазе. Когда Леня приехал в Сортавалу на полностью экипированной рыболовными принадлежностями 21-й «Волге» с вездеходными колесами, мы не были знакомы. Знаком он был с Державиным. Как с рыбаком и русским парнем. Меня он не считал ни тем ни другим и демонстративно общался только с Мишкой. Это продолжалось довольно долго, пока однажды в страшную грозу мы не поехали рыбачить за пять километров в рекомендованное место. Леня был за рулем, Мишка на переднем сиденье, я, как всегда, сзади. На очередном глиняном склизком подъеме Дербенев, несмотря на вездеходную резину, ни с пятой, ни с шестой попытки не смог подняться. Матерясь, он сползал назад. После шестой попытки я – естественно, через Державина, а не напрямую – попросил Дербенева пустить меня за руль, чтобы я мог въехать на вершину. Он презрительно фыркнул, еще пару раз попытался въехать, вышел из машины, хлопнул дверцей и сказал: «Ну пробуй, б…» А я как старый автомобилист знал один секрет преодоления склизких подъемов заднеприводными автомобилями. Сев за руль, я развернулся и задом тихонечко въехал. С тех пор мы были друзьями.

Державин жил в женской диаспоре: мама Ираида – воплощение женственности, красоты, верности, материнства и растворения в своих мужчинах, сестры Анечка и Таня, потом возникающие жены, потом дочка. Все это было нанизано на Мишку.

Всех своих будущих жен Державин приводил мне, и устраивались смотрины. Для этого случая лучше всего подходил мой знаменитый балкон. Так, в присутствии Гердта, Рязанова, Горина и Миронова впервые на балконе появилась Роксана. После испытательного срока, продолжавшегося весь вечер, я, посовещавшись с друзьями, отозвал Державина в сторону и сказал: «Будем брать».

Валентин Гафт

«Красные фонари»

(Неразборчиво)

Дорогому Александру Анатольевичу от…

с надеждой на… и любовь.

2008

Валентин Иосифович – ищущий художник, и если ему приходилось переступать через интеллект, гениальность, поэтический дар и выходить на эстраду, то брезгливость его не знала границ. Но жить-то и кормиться надо. Когда мы – Державин, Гафт и я – шастали с концертами для эмигрантов по Америке, разделение было такое: Державин – рабочая лошадь, артист, я – закривленный администратор, умеющий разговаривать с продюсерами, а Валя – большой художник и поэт, который не понимает, зачем он здесь оказался. Перед нашей поездкой в Америку в начале 1990-х у Валечки с Александром Ивановым на двоих вышла книжонка с эпиграммами. Он говорит: «Возьму несколько экземпляров, может, там в шутливом плане сумеем кому-нибудь продать». И я придумал аттракцион в конце творческого вечера, который мы с Валей долго репетировали в гостинице. После программы, когда Валя все отчитал, выходил я и, якобы спохватившись, говорил: «Да, кстати, сегодня такая душевная атмосфера и чудная аудитория, а Валентин Иосифович случайно захватил с собой книжку, только что изданную огромным тиражом. В Москве тираж уже расхватали, а у нас есть один экземпляр (хотя у него был полный чемодан книжек). И я подумал: давайте устроим полушутливый аукцион. Дело, естественно, не в деньгах, а в системе приобретения. Вот эта книжечка. Потом Валентин Иосифович даст счастливцу автограф». Я это все лабудил, а за кулисами стоял взволнованный Гафт, ожидавший несколько долларов на пепси. Я продолжал: «Давайте начнем с шутливой цены – 5 долларов. Итак: 5 долларов – раз, 5 долларов – два». С большим трудом долларов за 12 я продал книжку испуганной рыжей Сонечке. Она вышла на сцену. Я говорю: «А сейчас, Сонечка, Валентин Иосифович подпишет…» Валя, находящийся за кулисами, вдруг дает мне понять, что он этим заниматься не будет, что это ниже его достоинства, и уходит. Я стою на сцене как полный му…к с этой рыжей Сонечкой, с книжкой Вали и 12 долларами в руках. Кое-как удалось вывернуться из ситуации. Возвращаюсь за кулисы, сидит стесняющийся Валентин Иосифович с Михал Михалычем. Говорю Державину: «Мы выручили на книжке 12 долларов, значит, нам с тобой по 6». Гафт: «Как? А мне?» Я делаю вид, что его вообще нет. Мы садимся в машину. Нас возил шофер, работавший раньше в Советском Союзе дантистом. Он был маленького роста, а наняли для нас огромный «шевроле» 1952 года с деревянной обивкой – самая дешевая арендная машина в Америке. Размером с вагон. Когда дантист ростом 1 метр 15 сантиметров сидел за рулем, его не было видно, и казалось, что машина едет на автопилоте. А мы лежали сзади. Если мы разговаривали о дамах (это мы потом вычислили), машина теряла управление. При нем о еб…е говорить было нельзя, только о природе. И вот мы ехали и беседовали с Михал Михалычем. Валентин Иосифович пытался вставить пару слов, но мы его не замечали. Потом мы истратили на себя эти 12 долларов. А на следующем концерте Гафт вышел со мной на сцену и стоял, как столб, ожидая, пока я сбагрю эту брошюрку, чтобы написать: «Дорогому Фиме от автора» – и разделить 12 долларов уже на троих.