Оперативное вмешательство - [80]

– И это я тоже понимаю, – еще раз вздохнул Михаил, – а потому приложу все усилия, чтобы обновленное Собрание все-таки стало мне одним из двух таких инструментов. Вторым инструментом необходимо сделать обновленное служилое дворянство, состоящее из людей, готовых положить свою жизнь за матушку-Россию. Я тут подумал, что раз сословная структура общества все-таки неизбежное зло, то управляющее служилое дворянское сословие следует формировать исключительно в соответствии с личными заслугами его членов, а сословие трудящихся не должно чувствовать себя несправедливо ущемленным в отношении материальных благ. К тем же, к тем, кто не служит и не трудится, мне придется относиться по остаточному принципу, как к людям, имеющим минимальную полезность для государства. К этой категории относятся и так называемая творческая интеллигенция, иначе именуемая прослойкой, и крупная буржуазия. Мелких и средних буржуа мы еще можем признать полезными людьми, выполняющими необходимые сервисные функции, а вот крупных заводовладельцев и банкиров – уже нет.

– Вот это уже гораздо более сбалансированная картина, – сказал я. – А сейчас давайте пойдем и закончим начатое дело.

Надо сказать, что товарищи Карелин, Васильев, Кузин и Варнашев после перехода в Тридесятое царство пребывали в состоянии всеобщего обалдения, будто ударенные пустым мешком из-за угла. Первым делом их сводили в Башню Терпения – но не в подвал, где ужасные товарищ Бергман и криминальдиректор Курт Шмидт допрашивали эсеровских боевиков, а двумя этажами выше, в одиночную келью строгого режима, показав замаливающего свои грехи Георгия Гапона.

Лицемер и маловер, он с особой остротой воспринял опыт непосредственного общения с рассерженным Творцом Всего Сущего, и теперь, устрашенный неизбежными грядущими вечными муками, сутки напролет изо всех сил каялся в своих грехах. Последствия заклинания Угрызений Совести – это только бледная тень того, что испытывает грешник, непосредственно испытавший гнев Небесного Отца. Насколько я понимаю смысл всего этого процесса, такие тяжкие душевные муки Георгий Гапон будет испытывать до тех пор, пока его раскаяние не станет искренним и чистосердечным, а страх наказания за грехи не сменится осознанием ужаса от того, что он совершил, или собирался совершить. Пока что с этим было туго. Заглянувшие в келью члены Правления Собрания, которых Гапон даже не заметил, смогли вдосталь полюбоваться на коленопреклонную, бьющую лбом о пол фигуру своего соблазнителя и послушать слова покаянной исповеди, раз от раза произносимой грешником вслух. Вот, товарищи, такой у вас был вождь и учитель – воистину настоящий козел, взявшийся вести стадо баранов прямо на бойню.

Кстати, против ожидания, герр Шмидт довольно легко принял старшинство над собой товарища Бергман, едва только узнал о ее крайнем чине в предыдущей организации. Ни о каком разрыве контракта даже речи не шло. В тевтонском мироощущении оберст (полковник) является для майора непререкаемым авторитетом, тем более что товарищ Бергман оказалась обременена немалыми магическими талантами, а герр Шмидт в этом смысле был гол как сокол. Да и работы по специальности у нас хватит на многих и многих жандармов, чекистов и особистов, а не только для двух специалистов германского происхождения. Двадцатый век, он такой.

Совещание по вопросу составлению петиции собрали в моем кабинете. Никого лишнего, только непосредственные участники обсуждения: мы с Михаилом, товарищ Стопани, а также члены Правления Собрания и милейший Сосо, без которого обойтись было нельзя. Политические консультанты из числа моих офицеров, маги и прочие особые специалисты остались за кадром.

Первым делом Михаил положил перед Карелиным, Васильевым, Кузиным и Варнашевым два листа бумаги. На одном была отпечатана так называемая «Программа пяти», составленная под руководством Георгия Гапона, на другом – результат ее глубокой переработки, произведенный мной вкупе с товарищем Стопани.

– Что это, Ваше Императорское Величество? – неожиданно хриплым голосом спросил Алексей Карелин.

– Это ваш смертный приговор, – Михаил постучал пальцем по «Программе пяти», – который вы сами написали сами себе вместе с господином Гапоном. Часть этих требований абсолютно неприемлема, ибо их реализация принесет вред как Нашей Державе, так и интересам российского трудового народа, а сама ваша программа составлена в таком недопустимо хамском тоне, что принимать из ваших рук такую бумагу не стал бы ни один император, даже такой добрейший либерал, как мой дед Александр Николаевич. Помимо неприемлемого содержимого и тона этой вашей петиции, было еще одно обстоятельство, скрываемое от вас господином Гапоном самым тщательным образом. Господа эсеры, представителей которых товарищ Варнашев отгонял от Собрания со всей возможной решимостью, на самом деле входили в ближайшее окружение вашего вождя и учителя. Господин Рутенберг, представленный вам в качестве беспартийного интеллигента, наряду с иными его приятелями, как Нам достоверно известно, входил в руководство этой небогоугодной организации, и его замысел включал в себя попытку убийства моего брата во время подачи петиции из рук в руки. Об этом же, как и о содержимом петиции, был осведомлен Департамент Полиции – то ли от самого Гапона, то ли от какого-нибудь другого агента, внедренного в ваши ряды…