Операция «Яростный полдень» - [107]

– Так мы же у нас в Минске ведь договорились же обо всем по-хорошему… – растерянно произнес Лукашенко.

– Договориться, как оказалось, было мало, – твердо сказал Путин. – Ничего из договоренного тогда до сих пор не исполнено, и не могло быть исполнено, пока в Киеве правил тот режим, который там был до вчерашнего дня. В Европе от нас все время требовали исполнения Минских соглашений – и вот теперь, когда они фактически выполнены, эти люди снова остались недовольны. А может, они хотели совсем не мира на Донбассе, а чтобы мы сами сдали живущих там русских на милость украинских нацистов? Если ты помнишь, Минские соглашения были совсем не об этом…

Получив отповедь, белорусский президент вздохнул и спросил:

– Этому тебя, Владимир Владимирович, ОН так научил?

– С НИМ у нас соглашение о невмешательстве во внутренние дела, – ответил российский президент. – Я не учу жить его, а он меня. Бывает, что мы иногда обмениваемся мнениями, не без того, но это в частном порядке. Все, что сейчас я тебе высказал, было понятно задолго до открытия Врат. Просто раньше не представлялось случая завести об этом разговор. Ведь ты же считался у нас союзником, и мы не хотели портить с тобой отношения.

– Считался? – немного растеряно произнес Лукашенко.

– Да, считался, – подтвердил Путин. – Каждый раз, когда тебе становилось тяжело, ты бежал к нам и просил кредит на миллиард-другой в долларах или евро, или там какой-нибудь еще помощи. Атомную станцию мы тебе сейчас строим по-братски, на свой собственный кредит, нефть на твои заводы отгружаем беспошлинно, для белорусского продовольствия свой рынок открыли, а ты все по сторонам смотришь, где бы еще чего урвать. И глядя на тебя, другие «союзнички» задом завертели, будь они неладны. Но о них я с тобой разговаривать не буду, скажу только, что Бог тебе судья, Александр Григорьевич, а я теперь, пожалуй, пас. Барахтайся теперь со своей многовекторностью как знаешь…

Вот тут белорусского президента пробрало по-настоящему. Еще совсем недавно это был потрясающий кулаками злобный гоблин – и страшный, и немного смешной в своем гневе – а теперь из него будто выпустили воздух. Даже усы, кажется, немного обвисли.

– И что же теперь будет с Беларусью? – тихо спросил белорусский президент, будто не он только что был готов метать громы и молнии.

– А ничего особенного, – ответил Путин, – когда тебя свергнут – а это обязательно случится, когда твои собственные змагары и стоящий за ним Запад поймут, что тебе больше никто не поможет – мы осуществим силовую операцию по восстановлению порядка, а потом проведем референдум и присоединим Беларусь к России. Теперь мы знаем, чего в таких случаях делать не стоит, а что нужно делать в первую очередь. Мир с четырнадцатого года изменился весьма существенно, и теперь тоже совсем другие. Тогда у нас были иллюзии общечеловеческих ценностей, международного справа, справедливости Стокгольмского арбитража и прочих декоративных либерально-буржуазных бла-бла-бла. Теперь все не так. Мы видели, как исключительно из-за страха перед возрождением России на Украине неприкрыто готовился государственный переворот, как государственные деятели в хорошо пошитых костюмах поощряли самые низменные инстинкты толпы, как на главной площади Украины скакали люди, низведенные до состояния озверевших дикарей. Мы видели, как горел Дом Профсоюзов в Одессе, как украинские самолеты бомбили украинские же города, как безоружные люди голыми руками останавливали танки и как Крым дружно проголосовал за возвращение в Россию. Мы видели, как ради мерзких провокаций, приносились в жертву мирные, ни к чему не причастные люди, а также разные персонажи, существование которых для политики не значило ровным счетом ничего. Самое гадкое, конечно, это малазийский Боинг, сбитый Украиной над Донбассом. Если бы имелись реальные доказательства вины ополченцев или, не дай Бог, России, то они давно были бы явлены миру. Но их нет и быть не может, поэтому нас обвиняют совершенно голословно. То же самое – с делом Скрипалей. Никаких доказательств, пригодных для честного суда, нет, только домыслы, а санкции против нас есть. Время такое пришло: холодная война в разгаре, и воюем мы с теми, у кого нет ни чести, ни совести, ни жалости к малым и слабым, ни вообще ничего человеческого. За пять процентов прибыли эти нелюди готовы убить миллионы, и ты можешь представить, что будет с тобой и твоей семьей, когда они узнают, что вы остались без защиты. Полковник Каддафи тоже пытался многовекторничать и доигрался до кола в сраку от проамериканских дикарей под крики «Вау!» известной тебе особы… Твои литвинствующие дикари, поверь мне, ничуть не лучше ливийских…

– Но я так не хочу! – закричал Лукашенко, похолодев от ужаса. – Это неправильно и нечестно! Я ведь союзник, со мной нельзя так сразу! Я исправлюсь и сделаю все как надо, Владимир Владимирович… честное слово.

– Послушай, Александр Григорьевич, – тихо сказал российский президент, – я готов дать шанс тебе и твоей стране. Последний шанс избежать самого худшего. Но, если что-то пойдет не так, то пеняй только на себя, потому что милостей от меня тебе больше не будет. Даже о даче в Ростове, как у Януковича, ты сможешь только мечтать.