Операция «Венера» - [25]

Когда через несколько минут я оглянулся, инструкторов в красных костюмах уже не было видно, а здание Литтл-Америки превратилось в бледно-серое пятно. «Бип-би-ип», — пел мой пеленгатор, а я уверенно продолжал путь. Скоро, Ренстед, ты услышишь меня. Скоро. Литтл-Америка уже совсем скрылась из виду — исчезло даже бледно-серое пятно. Но меня это не тревожило. Одиночество рождало жутковатое и вместе с тем приятное чувство. Я подумал, что, должно быть, Джек О'Ши испытывал такое же чувство, когда попал на Венеру. Не потому ли он с трудом находил слова, когда рассказывал о ней, и не потому ли всегда оставался недоволен своим рассказом?

Одна нога провалилась в сугроб, и я достал лыжи. Щелкнув, они раскрылись, и после нескольких неудачных попыток я наконец перешел на легкий скользящий шаг.

Я шел по азимуту, выбирая все новые ориентиры: причудливо торчащий ледяной торос, голубую тень во впадинке на белой равнине. Пеленгатор подтверждал правильность курса. Я не на шутку возгордился своим уменьем ориентироваться в белой пустыне.

Через два часа я почувствовал сильный голод, остановился, присел на корточки и, поставив палатку из силиконовой ткани, забрался в нее. Осторожно высовывая нос, через пять минут я убедился, что температура воздуха в палатке вполне терпима. Я с аппетитом съел саморазогревающееся жаркое, запил его горячим чаем и попытался было выкурить сигарету. Но после того, как я затянулся второй раз, крохотная палатка наполнилась дымом, и я буквально ослеп от слез. С сожалением загасив сигарету о подошву башмака, я опустил лицевое стекло шлема, убрал палатку и с наслаждением распрямил затекшую спину.

Еще раз проверив маршрут по карте, я снова пустился в путь. Черт побери, сказал я себе, вся эта история с Ренстедом — просто из-за разницы в характерах. Очевидно, он не способен видеть широкие горизонты. Здесь нет злого умысла с его стороны. Он считает идею с колонизацией Венеры сумасбродной, — просто не может понять, что есть люди, которых она способна увлечь. Ему надо только объяснить…

Однако надежды, рожденные благодушным настроением, тут же разбились о доводы трезвого разума. Ведь вздумал же Ренстед отправиться на ледник. Если из всех мест на земле он выбрал ледник Старзелиус, значит, он не против широких горизонтов? Что же, ждать осталось недолго. Встреча все объяснит. Бип-би-ип!

Глянув через визир компаса, я заметил прямо по курсу неподвижную точку. Тогда я перешел на скользящий бег, но тут же запыхался и волей-неволей снова умерил шаг. Точка превратилась в человека.

— Мэтт! — крикнул я. — Мэтт Ренстед!

— Ты угадал, Митч, — ехидно ответил он. — Сегодня ты точен.

Я впился в него долгим пристальным взглядом, не зная, как лучше начать разговор. Его сложенные лыжи стояли рядом, воткнутые в снег.

— Как же!.. Как же это ты!.. — наконец начал я, запинаясь.

— Хоть времени у меня достаточно, но ты и так слишком долго морочил мне голову, — бесцеремонно прервал он меня. — Прощай, Митч. — И прежде чем я успел опомниться, он выхватил из снега лыжи и со всего размаха ударил ими меня по голове. Я упал оглушенный; боль, удивление и бессильный гнев душили меня. Я почувствовал, как его руки шарят у меня по груди, и затем потерял сознание.

Когда я пришел в себя, мне показалось, что с меня сползло одеяло и я зябну от раннего осеннего холодка. Но белое небо Арктики больно резануло глаза, а под собой я почувствовал непрочный колючий наст. Значит, это не сон, все это действительно случилось. Голова раскалывалась от боли, и было холодно, ужасно холодно. Я ощупал себя и обнаружил, что батарея исчезла. Тепло больше не поступало в комбинезон, рукавицы и ботинки. Лишен питания передатчик, бесполезно подавать сигнал бедствия.

С трудом поднявшись на ноги, я почувствовал, как холод клещами впился в тело. На снегу виднелись следы, уходившие куда-то в сторону. А вот и моя лыжня. Ноги окоченели, и я с трудом сделал шаг, потом второй, третий.

Я вспомнил о рационе. Можно засунуть пакеты с едой под комбинезон, сорвать термоизоляционную обертку, и благодатное тепло, которое еще сохранила еда, хотя бы на мгновенье согреет закоченевшее тело. Едва волоча ноги, я медленно брел и спорил с собой: остановиться, отдохнуть, пока тепло от пакетов с едой согревает меня, или идти дальше? Отдохни, убеждал я себя. Случилось что-то страшное, от боли трещит голова, но тебе станет легче, если ты присядешь на минутку, вскроешь один-два пакета с едой, чтобы хоть немного согреться, а потом снова пустишься в путь.

Но я не разрешил себе сесть, зная, чем это грозит. Каждый шаг стоил мне невероятных усилий. Отыскав в кармане банку с Кофиестом, я сунул ее под комбинезон. У меня не хватало сил сорвать обертку одеревеневшими, непослушными пальцами. Тогда я приказал себе:

— Сядь, соберись с силами. Но не смей ложиться, даже если очень хочется… — Наконец я сорвал обертку, и горячая жестяная банка обожгла руки.

В голове туманилось. Я открывал еще банки, затем у меня уже не было сил доставать их из карманов. Я сел, но тут же заставил себя встать. Потом снова сел, мучимый чувством вины и стыда за свою слабость, говоря себе, что через секунду я встану — ради Кэти, через две секунды — ради Кэти, через три секунды…