Операция «Сокол» - [16]

Шрифт
Интервал

— Кто здесь?

— Карл дома? — спросил Куликов тихо.

— Он давно в Варшаве, — ответил мужчина.

— Ключ от библиотеки он оставил?

— Она открыта. — Хозяин помедлил, сказал: — В двери нельзя, в прихожей Марта. Давай в окно...

Хозяин — он был молодой, румяный, толстый — усадил Куликова за стол, достал из буфета темную бутылку, два фужера. Они выпили, затем хозяин принес лист бумаги и ручку. Начертил план, передал два ключа, и они расстались.

Выйдя тем же путем из дома, Куликов пошел дальше. Он хорошо ориентировался среди одинаковых, погруженных во тьму домов. Прошел вдоль каменного забора, нашел калитку, на которой была прибита медная дощечка с надписью на польском языке: садоводческое общество. Он осторожно подергал калитку, но она была заперта изнутри. Тогда он перелез через забор, подошел к дому, отпер ключом двери, крадучись проследовал в комнату, где горел свет.

В комнате был беспорядок, стоял тяжелый запах хмельного. На столике, придвинутом к дивану, стояли бутылки. На диване, раскинув руки, лежал полный мужчина, тяжко, со стоном храпел.

— Реховский, вставай! — не опасаясь, громко сказал Куликов, держа руку за пазухой.

Мужчина судорожно сунул руку под подушку, но, увидев перед лицом дуло пистолета, покорно поднялся, сел. Куликов выдернул из-под подушки немецкий вальтер, положил в карман. Свой пистолет также сунул за пазуху.

— Тебе привет от Юзефа, я только что от него, — сказал спокойно.

— Юзеф идиот! — неожиданно со злым смехом сказал мужчина, приходя в себя.

— Ты полегче, Реховский! — предупредил Куликов. — А то заткну глотку.

— Не пугай! Послушай, что скажу. Я знаю Юзефа с тридцать девятого года. Первое время я уважал его, ему всегда везло. Потом выяснилось, он выезжает на чужих планах, на чужих мыслях, как говорят у вас — на чужом горбу в рай. Ты есть последний дурак, если до сих пор веришь Юзефу... Я тебя не знаю, давай выпьем за знакомство. — Реховский ополоснул рюмку, налил вина, подвинул Куликову. Но тот пить не стал. Хозяин выпил один, вытер рот ладонью, продолжал: — Второго у вас хорошо знаю. Человек из отбросов. Но хитер, умен! Внедрился крепко.

Реховский снова глотнул вина, повысил голос:

— Объясни мне, почему сорвалась операция с радиостанцией?

— Не наша вина, машина с радиостанцией не вышла в тот день, — хмуро сказал Куликов, не вдаваясь в подробности.

— Очень хорошо: не ваша вина! А как все было обставлено, классно! Регулировщика заменили, мотоцикл стоял наготове в условленном месте. И вдруг появляется какой-то зачуханный грузовик из хозчасти, вместо обещанного пикапа с радиостанцией. Представляешь, в каком идиотском положении мы оказались — потеряли надежного человека. Хорошо, что он покончил с собой. Иначе не миновать бы всем нам контрразведки.

— Положение дурацкое, — согласился Куликов. — Мне пришлось зачищать следы. Ты оказался последним трусом. Убежал, скрылся, когда они сели на хвост.

— Да, убежал. Чего мне было ждать? Когда контрразведка возьмет меня за воротник?! Своя голова дороже, да она еще пригодится. Реховский знает себе цену! — Реховский снова стал пьянеть, он говорил все громче, размахивая руками. — Тебе тоже надо спасаться. У меня есть грандиозный план, мы с тобой вывернемся. Рейху конец. Ты знаешь, что нас ожидает? Все, весь мир против нас. Орда убийц, насильников, грабителей — так именуют высшую арийскую нацию, а мы ее жалкие пособники...

Реховский не договорил. Куликов выстрелил ему в голову, прошипел:

— Скотина!

Реховский ничком упал на пол. Куликов перевернул его на спину, вытащил из кармана вальтер, выстрелил в угол, бросил рядом с убитым.

...Когда Куликов ушел тем же путем, оставив дверь распахнутой, Потапов зашел в комнату. Он взял вальтер, обернул рукоятку носовым платком, чтобы сохранить отпечатки пальцев Куликова, положил в карман.

«Небрежно сработал Куликов. Посчитал, осторожность здесь ни к чему. Не подозревает», — подумал он.


Ординарец Куликов на радиостанции стал своим человеком. Старшина Оглоблин — рослый, плечистый алтаец — принимал его по-приятельски.

— Хочешь попробовать поработать? — спросил он Куликова.

Тот замотал головой.

— Не-е. Боюсь я эту махину. Надо обвыкнуться еще.

— Чего же бояться, — усмехнулся старшина. — Ты уже кое-чему научился.

— Не-е. Может, как-нибудь потом, — снова помотал головой Куликов.

«Значит, не пришло время», — заключил про себя Оглоблин.

— Как знаешь. Надумаешь, приходи, — сказал он.

Вечером мы с Обуховым просматривали карту с нанесенной оперативной обстановкой. Капитан комментировал.

— Мы продвигаемся все в том же западном направлении. Вот рубеж противника, но здесь он долго не продержится, не позволяют условия местности. Выгодный для него рубеж на правом берегу Вислы. По данным разведки, там немцы успешно возводят оборонительные сооружения. Надо полагать, что мы двинемся вперед в самое ближайшее время.

— Где же агентура намечает операцию? Когда Куликову понадобится радиостанция? — попробовал проникнуть я в их замыслы. — Скорее всего, когда начнутся бои за переправу...

9

Наша дивизия с боями прорвалась к Висле. Населенные пункты здесь были редки, местность открытая. В расположении дивизии оказалось два небольших села, и ни одно не годилось для размещения штаба: одно было слишком далеко от линии фронта, другое же близко, постоянно обстреливалось. Тогда было выбрано помещичье имение (кстати, его указал Куликов), расположенное между этими селами. Дом имел три этажа, с просторными светлыми комнатами. Половину третьего этажа занимал большой зал, где прежде размещалась библиотека, а теперь остались пустые книжные полки, стеллажи. Лучшего помещения для связистов нельзя было придумать.


Рекомендуем почитать
Комбинации против Хода Истории[сборник повестей]

Сборник исторических рассказов о гражданской войне между красными и белыми с точки зрения добровольца Народной Армии КомУча.Сборник вышел на русском языке в Германии: Verlag Thomas Beckmann, Verein Freier Kulturaktion e. V., Berlin — Brandenburg, 1997.


С отцами вместе

Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.


Сильные духом (в сокращении)

Американского летчика сбивают над оккупированной Францией. Его самолет падает неподалеку от городка, жители которого, вдохновляемые своим пастором, укрывают от гестапо евреев. Присутствие американца и его страстное увлечение юной беженкой могут навлечь беду на весь город.В основе романа лежит реальная история о любви и отваге в страшные годы войны.


Синие солдаты

Студент филфака, красноармеец Сергей Суров с осени 1941 г. переживает все тяготы и лишения немецкого плена. Оставив позади страшные будни непосильного труда, издевательств и безысходности, ценой невероятных усилий он совершает побег с острова Рюген до берегов Норвегии…Повесть автобиографична.


Из боя в бой

Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.


Катынь. Post mortem

Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.