Операция «Снег» - [96]

Только с военным атташе генерал-майором Фоменко тесные деловые отношения как-то не складывались. Может быть, в этом сыграло роль известное соперничество между ГРУ, которое он представлял, и внешней разведкой КГБ. Но и сами военные коллеги — Куликов и Щеглов — не жаловали военного атташе, информация которого по моей, может быть, и недостаточно компетентной оценке, страдала некоторой военной «зашоренностью» и не всегда учитывала социальные и экономические факторы польского кризиса.

Я так подробно излагаю тогдашнюю расстановку сил в разных представительских учреждениях Советского Союза, чтобы читателям были ясны и убедительны мои свидетельства по одному, пожалуй, самому кардинальному аспекту тогдашних польских событий, отзвук которых и по сей день продолжает будоражить общественное мнение в Польше и за ее пределами. Имею в виду то, что всячески муссируется утверждение, будто введение военного положения было вынужденной мерой для предотвращения нависавшей тогда над страной угрозы ввода советских войск.

Да, введение военного положения, действительно, было вынужденной мерой, но обусловлена была она совершенно другими причинами. И главная из них: к концу 1981 года развитие внутриполитического положения в Польше привело к реальной опасности возникновения междоусобной братоубийственной войны. Экстремисты, используя в качестве прикрытия своей подрывной деятельности профсоюзное движение «Солидарность», организовали яростную кампанию не только против коммунистов. Все громче раздавались призывы вешать на телеграфных столбах тех, кто не хотел поддерживать их «программу», в том числе либеральных политических деятелей различной окраски, командный состав армии, сотрудников органов безопасности и милиции. Возникали подпольные отряды боевиков, распространялись нелегальные инструкции об организации диверсий и проведении террористических актов. На 17 декабря 1981 года намечалась всеобщая забастовка, которую экстремистские элементы призывали превратить в вооруженное восстание с целью насильственного захвата власти. В этих условиях единственной возможностью предотвратить национальную катастрофу и неизбежные при этом жертвы было решение о введении военного положения.

Что касается «вторжения» наших войск, то от различных источников польской и нашей внешней разведок мы знали, что эту угрозу раздували западные подрывные центры. Их целенаправленная и массированная дезинформация преследовала двоякую цель: во-первых, запугать польскую общественность, и прежде всего польское руководство, а во-вторых, спровоцировать Кремль на такой необдуманный шаг, чреватый непредсказуемыми последствиями. В этом, кстати, было заинтересовано главным образом ЦРУ, планировавшее в случае успеха подобной провокации целую программу ответных мер. Наша внешняя разведка располагала достоверной информацией об этих планах.

В одном Лэнгли и его пособники преуспели: им удалось вызвать у многих польских руководителей страх перед «вторжением» советских вооруженных сил. Объективно этому способствовало то обстоятельство, что наши военные проводили определенные мероприятия по защите своих объектов на случай, если бы обстановка в этой дружественной, стратегически очень важной стране приняла непредвиденный оборот.

Эти меры советского командования не могли проводиться без взаимодействия с польскими военными властями, через которые было осведомлено и политическое руководство страны. Допускаю, что, к сожалению, это «осведомление» доходило в искаженном виде, с нажимом на вероятность вторжения. Но уже к середине 1981 года Министерство обороны СССР ясно довело до сведения поляков, что дальше демонстрации военной готовности наши вооруженные силы идти не намерены и для разрешения внутренних проблем страны польские коллеги должны рассчитывать только на свои силы.

Еще более четкую линию вело советское политическое руководство. В середине 1980 года представительство КГБ по поручению Центра изучило все аспекты возможного нашего воздействия на положение в Польше и дало по этому поводу развернутое, но недвусмысленное заключение: ни о каком внешнем вмешательстве, и особенно военном, не может идти речи. Только оказание материальной поддержки из-за трудного положения в экономике, а также внешнеполитическое противодействие антипольской кампании определенных зарубежных сил. Ю.В.Андропов полностью поддержал наши выводы и в дальнейшем при всех своих встречах с польскими руководителями последовательно проводил эту линию.

В преддверии военного положения некоторые польские политические руководители обращались в Москву с просьбой предусмотреть возможность содействовать разрешению кризиса вводом советских войск. Каждый раз оттуда следовал однозначный ответ:

— Рассчитывайте только на собственные силы. Их у вас вполне достаточно, если действовать разумно. — И часто добавляли: — Хватит нам и Афганистана.

Действительно, какой трезвый политик мог предложить Советскому Союзу создать для себя еще один международный конфликт?

Наконец, могу добавить, что уже в самый канун введения военного положения — это было 12 декабря 1981 года — один из польских руководителей еще раз запросил Москву, готова ли она «в случае непредвиденных осложнений» ввести войска, оказать польским военным и МВД вооруженную помощь? На этот запрос от имени наших инстанций М.А.Суслов по телефону ответил В. Ярузельскому отрицательно. О звонке я был немедленно информирован.