Операция «Сломанная трубка» - [18]
А. Мусимов. 12.VII.1943 г.
Несколько минут друзья просидели молча, потрясенные силой этих слов, нацарапанных карандашом на клочке бумаги. Кестюку вспомнился кинофильм, в котором воевали с фашистами советские и польские партизаны. Никон же вспомнил рассказ дяди, как он в последнем для него бою был ранен, потерял руку.
— Я все думаю: а не мог этот А. Мусимов остаться в живых?.. Ну, который это написал? — неуверенно произнес Никон.
Кестюк покачал головой.
— Нет. Если бы у него была надежда остаться в живых, он бы не стал писать такие слова… Да и сам подумай: разве дошло бы до нас письмо живого человека через столько лет?!
Никон все вертел в руках послание неизвестного героя, потом присел у скамейки на корточки и заглянул в глаза другу.
— Кестюк, посмотри-ка вот сюда… Что это, по-твоему?
Кестюк еще дома, при Акулине Мусимовне, обратил внимание на круглую дырку в уголке пожелтевшего листка, но потом подумал, что она образовалась от неосторожного обращения с письмом, и тут же забыл о ней. Теперь он еще раз внимательно всмотрелся в это место и разглядел коричневатый кружок вокруг дырочки. Словно бы опалена…
— Неужели от пули?..
— Мне тоже показалось. Ну, а если письмо лежало в нагрудном кармане, то ясно, что случилось…
— Тут, в письме, наверняка сказано, где нашли этот листок.
— Но мы же не знаем по-польски, — Никон замолк и вдруг выпалил: — Надо выучить польский язык!
— Верно, — неожиданно быстро согласился с ним Кестюк. — Найдем польско-русский словарь и начнем переводить письмо. Ну, а уж с русского на чувашский — и без словаря справимся.
— А где можно достать польско-русский словарь?
— В городскую библиотеку поедем. Там все есть.
На том и порешили. В город поедут завтра же. Пока не переведут письмо, другим ребятам ни слова, потому что толку от них во время перевода не будет, а шум да крик в таком деле не подмога.
Никон вернулся домой со своим конвертом, а листок с восстановленным текстом Кестюк оставил у себя.
3
Они растерянно переглянулись, когда оказалось, что словари на дом не выдают. Девушка-библиотекарь посоветовала им посидеть в читальном зале. Друзья нашли свободное место за столом у окна и приготовились к переводу: Никон вынул из своей книжки письмо и чистую тетрадь, а Кестюк открыл словарь.
— У-у, да тут двадцать пять тысяч слов! — прошептал он.
Принялись за дело. По порядку начали искать в словаре слова из письма. Многие из них имели по нескольку значений, приходилось догадываться… Шепотом спорили друг с другом. И когда парень, сидящий за соседним столом, закрыв книгу толщиной с добрую буханку хлеба, позвал своего товарища на обед, Кестюк не поверил своим ушам.
— Сколько же мы тут сидим?
— Все равно рано еще, — ответил Кестюк.
Снова перечитали только что переведенный аккуратно переписанный текст: «Дорогой А. Мусимов! Мы пишем к вам из Польской Народной Республики, из Люблинского воеводства. Вы нас не знаете, мы тоже не знаем вас…»
В читальном зале осталось всего несколько человек. Кестюк вышел в коридор посмотреть на часы.
— Без десяти час, — сообщил он, вернувшись. — Скоро и библиотекари уйдут на обед, останется одна дежурная.
Им давно уже было пора поесть. Но и от словаря не хотелось отрываться, и сбегать за пирожками нельзя — денег только на обратную дорогу. Кестюк потоптался возле стола и сел рядом, пробормотав:
— Чего же это я деньги-то у папы не попросил — хоть на пирожки… Сегодня уж как-нибудь без обеда обойдемся, ладно?
Никон молча кивнул. И они снова взялись за словарь. Неизвестно, сколько еще времени пролетело, как вдруг Никон, словно оправдываясь, прошептал:
— Мама, наверно, скоро с работы вернется. Посмотрит — и поесть нечего…
— Тогда, может, хватит на сегодня?
— Мало, конечно, успели… Да больно уж трудно!
А перевели они «после обеда» всего три предложения: «Мы живем в тридцати километрах от Люблина. Наш хутор называется Констанцина. Учимся мы в школе, которая в трех километрах…»
Друзья сдали словарь библиотекарю и вышли на улицу. Солнце прямо-таки ослепило их уставшие глаза. Казалось, даже темно-зеленые липы, растущие вдоль улицы ровными рядами, и те излучали нестерпимо яркий свет. Поливальная машина, стоявшая на обочине, вдруг тронулась с места и накрыла Кестюка с Никоном облаком водяной пыли. Никон повернулся к машине спиной, прижав к груди книжку с конвертом и тетрадь.
В троллейбусе Никон тронул Кестюка за рукав.
— Нам надо зайти к Акулине Мусимовне.
— Прочитать ей начало письма?
— Ага. И вообще… Там же подписано: «А. Мусимов».
— Сам же сказал, что ее брат умер?
— Все равно. Надо узнать, как его звали. Надо же — до сих пор не додумались!
— Ты же говорил, что он в Польше не был. На Черном море служил.
— А вдруг был? Попросим Акулину Мусимовну рассказать все-все, что она помнит о брате.
Но старушка ничего нового не добавила к тому, что они уже знали. Брат ни разу не говорил о том, что был в Польше. И имя его не подходит к подписи на бумажке — его звали Василий Мусимович… Акулина Мусимовна показала им и фотографию брата. Тот и вправду был в морской форме — тельняшка, бушлат, бескозырка…
Начало письма, переведенное ребятами, старушка выслушала очень внимательно и засуетилась, забегала, собирая на стол угощение, силком усадила их за стол. И все приговаривала:
