Операция «Сломанная трубка» - [17]
— Так оно же пришло к вам из-за границы! — воскликнул он вдруг.
— Так я и подумала… — кивнула старушка.
— Из Польши это! — сказал Никон, разобрав-таки буквы на штемпеле. — Смотрите, написано: «Люблин». Перед каникулами я книгу про партизан читал, так там бои шли как раз около города Люблина. И область такая есть в Польше.
Никому не терпелось поскорее открыть письмо и прочитать, что там написано. Акулина Мусимовна подняла очки на лоб.
— Открывай, открывай. Затем и пришла я. Может, думаю, сумеешь прочитать?
Никон проворно вытащил из конверта густо исписанные листочки. Правду, оказывается, говорила Акулина Мусимовна: письмо было написано на незнакомом языке. Некоторые слова почти как русские, но все равно не понять, о чем тут говорится.
— Ты, Никон, почитай-ка там желтенькую бумажку, — сказала Акулина Мусимовна.
Никон быстро перебрал листки и отыскал среди них желтый. Края этого листочка обтрепались, он почти сплошь был в каких-то коричневых пятнах, и написанные чернильным карандашом слова складывались в трудноуловимый текст:
…отец!
Если я из се… …боя не выйду жи… знай: твой с… …вал с фаши… последне… …рона. В такой для …ня… час еще сильнее пон… дор… Род…
А. Мусимов. 12.VII. 1943 г.
Акулина Мусимовна и мать Никона потрясенно молчали. Никон еще раз пробежал глазами текст и взглянул на старушку.
— У вас кто-нибудь погиб на войне?
— Братец младшенький ходил на войну, но про Польшу от него не слыхивали. Про флот он говаривал. На Черном, слышь, море служил…
— А теперь он где живет?
— Весь пораненный пришел с войны. И недолго промучился — помер… — Голос Акулины Мусимовны дрогнул. Она сняла очки, протерла глаза и снова надела. — С той поры и живу одна, как сова…
Никону стало очень жалко старушку, но он не нашелся что сказать ей, как успокоить. Между тем его мать промолвила нерешительно:
— Может, и вправду лучше вернуть это письмо почтальону?
— Так и я подумывала, да вот… Посылали-то его из-за границы… Значит, очень важное дело! А почтальону что — возьмет да отправит обратно. Не проживают, мол, у нас такие — и все. А окажись, что живой этот, который желтенький листок написал? Три десятка лет с лишним, считай, прошло с конца войны, а до сих пор, слышь, разыскивают сыновья отцов, братья сестер… Чует мое сердце, не зря отправили из Польши в наш поселок письмо, — Акулина Мусимовна глянула из-под очков на Никона: — Вот и подумала я: может, пионеры тут в чем помогут?..
В поселке очень многие знали, что Никон и его друзья участвовали в горячих событиях на кордоне. Слышала, видно, об этом и Акулина Мусимовна. Иначе зачем бы она принесла письмо? Эта мысль придала Никону смелости, он взглянул старушке прямо в глаза.
— Знаете что, Акулина Мусимовна, оставьте это письмо у меня. Мы с ребятами вместе подумаем…
— Бери, ради бога, бери, — обрадовалась соседка. — И несла-то я его как раз за этим. Только уж вы поаккуратней с ним, не задевайте куда.
— Не беспокойтесь. Акулина Мусимовна, — ответил Никон, вкладывая листки в конверт. — Не потеряем.
2
Закончив поливать капусту, Никон вопросительно посмотрел на мать. Она уже прополола морковную грядку и мыла руки водой, оставшейся в ведре.
— Ну, иди уж, иди, — улыбнулась она. — Беги, куда хочется… Хорошо сегодня поработали, и отдохнуть не грех.
— Я недалеко. К Кестюку.
— Только, смотри, не до темна…
— Ладно!
Никон вбежал в избу и схватил оставленное Акулиной Мусимовной письмо. Хотел было сунуть его в кармашек своих тренировочных, но конверт не влезал. Начал свертывать трубочкой, но, вспомнив наказ соседки беречь письмо, раздумал. Взял с полки журнал «Здоровье», вложил в него конверт и выбежал на улицу.
Кестюк во дворе под навесом что-то пилил. Рядом, на бревне, лежала раскрытая книга.
— Здравствуй, — встретил он Никона и вытер пот со лба. — Жарко сегодня что-то… Вот решил книжную полку сделать, как у тебя.
— Кестюк, — сказал Никон почти шепотом, — брось-ка ты свою ножовку…
— Что? В журнале что-нибудь интересное?
— Не-ет, не это… Я… совсем другое…
— Да что ты мямлишь?! — не выдержал Кестюк.
— Да просто пришел посоветоваться…
— Ну и говори! Нечего тянуть.
— Понимаешь, какое дело… — Никон вытащил конверт. — Знаешь, откуда это письмо? Гляди, марки какие наклеены. А на штемпеле написано: «Люблин»!
— Люблин?! — Кестюк разинул рот, что-то припоминая. — Так это из Польши?
Он повесил ножовку на гвоздь, сложил доски и, подбежав к колодцу, ополоснул из ведра руки.
— А ну-ка дай посмотрю, что там… А чего конверт-то такой большой?
Никон рассказал, как попало к нему письмо, и Кестюк, осторожно взяв в руки потрепанный, пожелтевший листок, тоже заволновался.
— Так это же чуваш писал! — воскликнул он.
— Какой ты догадливый! — поддел его Никон. — Ясно, что чуваш, раз написано по-чувашски.
— Но как попал в Польшу этот листок? — удивился Кестюк.
— Не знаю…
Они долго сидели на скамейке под старой липой, что росла у ворот дома.
— Ну, прочитай-ка теперь заново, — сказал Никон, когда все было готово.
Кестюк откашлялся и громко прочитал:
Дорогой отец!
Если я из сегодняшнего боя не выйду живым, знай: твой сын воевал с фашистами до последнего патрона. В такой для меня трудный час еще сильней понял, как дорога Родина.
