Операция «Сломанная трубка» - [14]

«Неплохо все выходит», — решил Захарка. И когда его заталкивали в погреб, он бубнил что-то и сопротивлялся лишь для виду. «Дальше видно будет, сколько суток я здесь просижу», — почти с радостью подумал он, спускаясь по узкой лестнице в сырую темноту погреба.

Кестюк, лежа в соломе, хорошо все слышал. У него тоже от пыли першило в горле и зудело в носу.

— Перекусим немного, чуток отдохнем и в путь. Напрямик через лес, — послышался голос Евсея Пантелеевича.

— Уж больно скоро, — сказал Садков. — Куда ж на ночь-то глядя?

— А вот ты нас и проводишь через свой лес. Может, и лучше ночью-то. У меня что-то душа не на месте. В нашем деле, как у саперов, ошибаются только раз… Ладно, пошли.

Стукнула дверь сарая, потом слышно было, как протопали по ступенькам крыльца, хлопнула входная дверь дома, и все смолкло.

«Надо быстро бежать в город, — решил Кестюк, спускаясь с сеновала. — Самим нам с этими бандитами не справиться. Сейчас выручу Захарку — и дунем напрямки. Эх и дернуло же нас залезть в сарай! Сейчас бы уже на полдороге были. Хоть бы они погостили у лесника часика два…»

Спустившись, Кестюк увидел, что на крышке погреба что-то лежит. Оказалось, мешок с какими-то железками. «Тяжелый какой, — прошептал Кестюк, пытаясь сдвинуть мешок. — И чем это он набит?»

— Кестюк! — донеслось снизу. — Это ты?

— Сейчас я тебя выпущу, тут они мешок сверху положили, — отозвался Кестюк.

— Ты беги лучше быстрее в город, — сказал Захарка, — а я тут посижу пока, а то они хватятся меня, так и утекут мигом.

Кестюк хотя и понимал, что Захарка верно говорит, но оставить товарища в погребе не мог. Он снова взялся за мешок, внутри которого что-то сильно звякнуло. Кестюк замер. Но было уже поздно. Дверь сарая отворилась:

— То-то, гаденыши! Я так и думал: уж больно легко полез он в погреб! — хохотнул змееглазый.

Одной рукой сдвинул мешок, откинул крышку погреба и пинком скинул Кестюка вниз.

— Ну, теперь все.

Падая в погреб, Кестюк столкнулся с Захаркой, и теперь оба они лежали на сыром земляном полу.

— Сильно я в тебя врезался? — первым пришел в себя Кестюк.

— Фу-у, прямо в лоб, аж искры из глаз посыпались, — отозвался Захарка, приподнимаясь. — А ты как?

Кестюк сел, подвигал руками и ногами.

— Ничего, — сказал он, — вот только ногу подвернул. Могло быть хуже… А в лоб я тебя, наверно, коленкой саданул.

— Ну и попали мы! — пробормотал Захарка. — Как думаешь, где сейчас наши?

— Где-нибудь рядом, да что они могут сделать? Эх, и дурак же я! Правильно говорил Ильдер, надо было в милицию заявить…

Глаза постепенно привыкали к темноте. Свет в погреб проникал из узкой щели между досками крышки. Ребята отыскали возле стенки место посуше и кое-как примостились на каком-то шатком ящике.

— Тебе страшно? — вдруг спросил Кестюк.

— Страшно… Ведь он сказал, живыми нас отсюда не выпустит. И Камбур нам не поможет, я ему велел лежать, он и будет лежать два дня — с места не сойдет… А ведь это я во всем виноват. Не расчихался бы — давно уже до реки бы добежали.

— Да ты-то что, ведь я все затеял. Не знал, что так получится. Как думаешь, ребята нас уже хватились? Сообразит Ильдер, что делать? Или опять с Илемби спорит?

— Хвастун он, фантазер-гипнотизер, — мрачно сказал Захарка.

Помолчали. Ниоткуда ни звука. Захарка поднялся.

— Пошарю я тут, может, чего съестное найдется, а ты пока посиди. Как нога-то?

— Болит. Лодыжка распухла. Ты посмотри там, может, лопату найдешь. Тогда подкоп будем делать.

— Здесь у лесника в закроме картошка была, осталось еще на самом дне, — донесся до Кестюка голос Захарки. — Капустой кислой пахнет, только не пойму, где она у него.

«Мне бы тоже надо двигаться, — подумал Кестюк, — а то и замерзнуть недолго». Он поежился.

— Бидон старый нашел, — сказал Захарка. — Только что с него проку?

Кестюк промолчал. Тихо-тихо было в темном сыром погребе. И не поймешь, сколько уже времени прошло…

Вдруг Кестюк услышал, что Захарка карабкается по лесенке вверх. И уже оттуда спросил шепотом:

— Слышишь?

Кестюк сначала ничего не услышал. Но вот до его ушей донеслось какое-то отдаленное жужжание. Оно все усиливалось. Наконец Захарка понял, что к кордону приближается машина. В конуре громко залаял Трезор, кто-то перемахнул через забор, совсем рядом с сараем, потому что слышно было, как он шумно приземлился и протопал по двору к дому.

После этого со двора долго доносился лишь захлебывающийся лай собаки. А потом раздались знакомые голоса.

— Кестю-ук! — Это кричал Ильдер.

— Захарка-а! — тоненько позвала Илемби.

— Ребята-а! — заорал, не помня себя, Захарка.

Над погребом застучали, затопали, зазвякало железо в мешке, кто-то яростно громыхнул щеколдой, кто-то рванул крышку погреба и откинул ее.

— Выходите!

Когда Захарка очутился в объятиях ребят, Кестюк тоже рванулся было вслед, но тут же почувствовал, как острая боль пронзила ногу.

— Ой… я не могу… нога… — прошептал он, встретившись на миг глазами с Маюк, и опустился на прежнее место.

— Кестюк ранен! — испуганно взвизгнула Илемби.

Захарка и Ильдер с помощью девочек осторожно вытащили Кестюка из погреба, вывели во двор, усадили на бревно, захлопотали вокруг, побежали за водой к колодцу. Командир не возражал, только молча обводил друзей глазами и улыбался. Смешнее всех выглядел Захарка: один глаз у него заплыл огромным синяком. Ай да Захарка! Ведь и не пикнул ни разу про свой глаз…