Операция «Шторм» - [14]

Не объявился он и днем, Его или утащили немцы, или он сам сбежал к ним. Последнее было наиболее вероятным.

На льду в мешках лежали Спиридонов с Гупаловым. Подойти к ним сзади и захватить их живьем ничего не стоило. Навались неожиданно, завяжи мешок и волоки куда хочешь…

Переговорили по телефону с командиром береговой батареи на Лисьем Носу. На всякий случай с ним имелась договоренность - открывать огонь. Установили дежурство у дальномера на зенитной батарее на дамбе. По радио связались с отрядом и доложили командованию. Бати в школе не было. Ответил комиссар - немедленно выезжает.

Все это делалось в лихорадочной спешке, но исключительно четко. Люди понимали друг друга без слов. Все чувствовали себя в какой-то мере виноватыми и старались как можно быстрее и лучше сделать то, что от них требовалось. Такая обстановка бывает, когда в доброй семье неожиданно кто-то умрет. Один бежит заказывать гроб, другой - на почту, чтобы дать телеграммы, третий идет копать могилу…

Но это не были похороны. И виноватыми люди чувствовали себя не потому, что не удалось вовремя раздобыть какое-то новое лекарство или заполучить знаменито- го доктора, а потому, что никто не смог своевременно распознать человека, который так долго жил рядом, пил и ел за одним столом.

Не горечь утраты давила людей, а тяжесть обиды. Случившееся не укладывалось в сознании, было невероятным и, как всегда бывает с людьми, когда они оказываются не в состоянии понять какое-либо событие в целом, люди вспоминали отдельные разрозненные факты: кто-то, проснувшись ночью, укрывал Николая полушубком; другой, откладывая свои дела, несколько раз подменял его на дежурстве, чтобы дать возможность сходить в город и отнести сэкономленные продукты родным; третий сам заносил консервы и хлеб его старушке матери; четвертый по-дружески раскрыл перед ним душу - рассказал о своей первой любви…

Люди жили до сих пор одной большой семьей. Некоторые были заметнее - о них много и хорошо говорили, имена других назывались реже, а кое-кто вообще оставался в тени, но у всех было свое, заслуженное место. Все делилось поровну, было общим, одинаково касаемым всех: и горечь утраты, и случавшаяся иногда радость, и веселые шутки. Никому и в голову не приходило, что среди них есть человек, который все делает только для отвода глаз, а в душе живет совершенно другой жизнью.

Уже рассвет вставал над ледяным заливом. Четко обозначился вражеский берег. Где-то там лежали Спиридонов с Гупаловым. Лежали и не знали, что их ждет через час, два или, может, всего несколько минут.

Немцы - человек тридцать, одетые в белые маскировочные халаты, вышли на лед двумя группами часов в десять. Их увидели в дальномер. Они и не думали заниматься проволочными заграждениями, а как бы клещами охватывали то место, где лежали разведчики. Все стало ясно. С Лисьего Носа по прибрежной черте дали несколько залпов, из тяжелых орудий. Взметнулись вверх снежные смерчи. Фашисты разбежались. А как ребята?

Часа через два немцы вновь вылезли на лед. Опять заговорили орудия. Моряки били с противоположного берега, вслепую, но исключительно точно. Фашисты на этот раз оставили на льду два трупа.

На дамбу приехал комиссар - капитан Маценко. Не выпуская изо рта трубки, окидывал он взглядом то одного, то другого разведчика, словно ища поддержки. Он чувствовал себя виноватым - где-то чего-то недосмотрел, где-то что-то недоделал. Подолгу не отходил от дальномера, пытаясь определить, под каким же из снежных валов находятся Спиридонов с Гупаловым. Может, ребята сообразят, в чем дело, и начнут отходить, пока на льду нет немцев. Тогда их надо будет прикрыть огнем батареи.

До наступления темноты немцы на льду не показывались. Но как только начало смеркаться, вновь появились. К счастью, их все-таки удалось обнаружить в дальномер. Снова полетели снаряды, поднимая вдоль вражеского берега снежные вихри. Фашисты опять отступили…

Темнота все скрыла. Комиссар собрал разведчиков в землянке.

- Пойдем на лед встречать. Одеться потеплее, взять побольше гранат.

Бывает же такая удивительная тишина зимой. От напряжения в ушах позванивает - ни одного звука: как в необъятной голой степи.

С дамбы дневальный посылает ракеты. Прочертят они красной дугой по звездному небу, вспыхнут одиноко и пропадут. Только еще темнее да звезднее сделается.

Часы показывали около двенадцати. Началась метель. Продолжать поиски было совершенно бесполезно. Решили вернуться на дамбу. За все это время никто не обронил ни одного лишнего слова.

…А Спиридонов с Гупаловым были уже в землянке, сидели у печки и грелись, целые и невредимые. Их сразу обступили и затормошили. Оказывается, с ними просто разминулись. Ночью на заливе это вполне возможно. Но радость была короткой, ее оборвал Спиридонов:

- А ведь мы его видели, товарищ комиссар. Он прошел недалеко от нас, левее. Еще я подумал, не он ли, подлюга? Из автомата хотел стегануть…

- И дал бы, - Маценко перекинул трубку из одного угла рта в другой и заходил от двери к столу.

- Дать? А вдруг это специально кого послали.

- Н-да,- комиссар опять перекинул трубку.

- Товарищ капитан, вы бы разделись,- предложил Костя Сванишвили.