Операция «Шейлок». Признание - [122]

из одного человека, но он-то уговаривал не гойим, а самих евреев воздержаться от клеветы друг на друга. Любой другой на его месте, столь же чувствительный к лашон а-ра, всех бы поубивал. Но он любил свой народ, и ему было невыносимо видеть, до каких низостей доводят евреев их болтливые языки. Он не мог вынести их перебранок и потому поставил перед собой невыполнимую задачу — поощрять согласие и единство евреев взамен ядовитой разобщенности. Почему евреи не могут быть единым народом? Почему они должны конфликтовать между собой? Потому что эта разобщенность существует не только между евреем и евреем: она внутри каждого еврея. Найдется ли на свете более многоликая личность? Я не говорю — противоречивая. Противоречивая — это еще ничего. Даже гойим противоречат сами себе. Но внутри каждого еврея существует целая толпа евреев. Еврей хороший и еврей плохой. Еврей новых времен и еврей старых времен. Друг евреев и ненавистник евреев. Друг гоя и враг гоя. Еврей чванливый и еврей уязвленный. Еврей благочестивый и еврей-негодяй. Еврей грубый и еврей нежный. Еврей-бунтарь и еврей-подхалим. Еврей еврейский и еврей деевреизированный. Мне продолжать? Надо ли мне подробно говорить, что еврей — трехтысячелетнее наслоение зеркальных осколков, если я беседую с человеком, который разбогател, заняв положение ведущего еврееведа в мировой литературе? Удивительно ли, что еврей — вечный спорщик? Он сам — спор во плоти! Удивительно ли, что он беспрерывно говорит, говорит безрассудно и порывисто, не подумавши, выставляя себя дураком и шутом, удивительно ли, что он не может очистить свою речь от насмешек и оскорблений, от обвинений и гнева? Наш бедный Хафец Хаим! Он молил Бога: «Сделай так, чтобы я не говорил ничего, в чем нет необходимости, чтобы все мои речи были ради Небес», — а тем временем его собратья-евреи повсюду говорили просто ради того, чтобы говорить. Беспрерывно! Не могли заткнуться! Отчего? Оттого, что внутри каждого еврея много ораторов. Умолк один — начинает говорить второй. Закрой ему рот — но есть и третий, четвертый, пятый еврей, у которого непременно есть что сказать. Хафец Хаим говорил в молитве: «Я остерегусь слов о конкретных людях», — а тем временем его возлюбленные евреи только о конкретных людях и могли говорить, днем и ночью. Поверьте, Фрейду в Вене жилось легче, чем Хафец Хаиму в Радине. Они шли к Фрейду, говорливые евреи, и что же им говорил Фрейд? Говорите, говорите. Высказывайте всё вслух. Нет ни одного запретного слова. Чем больше лашон а-ра, тем лучше. В понимании Фрейда молчащий еврей — самое страшное, что только может быть, в его понимании молчащий еврей — это плохо для еврея и плохо для бизнеса. Еврей, не говорящий ничего дурного? Еврей, не впадающий в ярость? Еврей, который слова плохого ни о ком не скажет? Еврей, который не станет затевать свару с соседом, с начальником, с женой, с детьми, с родителями? Еврей, который не сделает ни одного замечания, которое хоть чем-то может повредить другому человеку? Еврей, говорящий лишь то, что разрешено законом? В мире евреев, о которых мечтал Хафец Хаим, Зигмунд Фрейд помер бы с голоду и забрал бы с собой на тот свет всех прочих психоаналитиков. Но Фрейд был не дурак и знал своих евреев, знал их лучше — скажу я с печалью, — чем их современник-еврей, еврейский аверс относительно еврейского реверса, наш возлюбленный Хафец Хаим. К Фрейду они шли толпами — евреи, которые не могли перестать говорить, и выкладывали ему такие лашон а-ра, какие не слетали с еврейских уст со времен разрушения Второго храма. И чем дело кончилось? Фрейд стал Фрейдом, потому что позволил им говорить все, а Хафец Хаим, приказавший им держать при себе практически все, что им хотелось высказать, приказавший им выплюнуть лашон а-ра из своего рта точно так же, как они выплюнули бы кусок свинины, который нечаянно начали есть, с такой же гадливостью, презрением и чувством дурноты, Хафец Хаим, приказавший тем, кто не уверен на сто процентов, что их слова — НЕ лашон а-ра, предположить, что это лашон а-ра и промолчать, — этот человек не обрел в еврейском народе той популярности, которую обрел доктор Зигмунд Фрейд. Правда, можно было бы цинично возразить, что высказывание вслух лашон а-ра делает евреев евреями и невозможно вообразить что-либо еще более еврейское-еврейское, чем прописанное Фрейдом в его кабинете пациентам-евреям. Отнимите у евреев их лашон а-ра, и что у вас останется? Останутся обходительные гойим. Но это утверждение — уже само лашон а-ра, худшее из возможных лашон а-ра, потому что говорить лашон а-ра о еврейском народе в целом — самый тяжкий грех. Бранить еврейский народ, как это делаю я, за то, что он говорит лашон а-ра, — тоже совершать лашон а-ра. Однако я не только говорю худшие лашон а-ра, но и усугубляю свой грех, принуждая вас сидеть здесь и их выслушивать. Я и есть тот еврей, в адрес которого направлена моя брань. Я хуже этого еврея. Этот еврей слишком глуп, чтобы понимать, что творит, а я, ученик Хафец Хаима, знаю, что, пока есть все эти лашон а-ра, Мессия не придет нас спасти, но все равно говорю лашон а-ра — только что назвал того другого еврея глупцом. Так есть ли надежда, что мечта Хафец Хаима осуществится? Может быть, если бы все благочестивые евреи, которые постятся на Йом Кипур, вместо поста воздержались бы на один день от лашон а-ра… если на протяжении хотя бы мига ни один еврей не произнес лашон а-ра… если бы все евреи на свете одновременно просто заткнулись на секундочку… Но поскольку даже одна секунда еврейского молчания — вещь невозможная, на что остается надеяться нашему народу? Я лично считаю, что евреи покидали галицийские