Операция «Шедевр» - [98]

Но как сказать об этом Лоренцу и Санни, ничего не испортив?

Я постарался выразиться как можно короче, вежливее и правдивее.

— Ребята, было приятно с вами работать, — объяснил я, — но мой начальник мне уже не доверяет и хочет ввести в дело кого-то другого.

Я сказал, что больше не могу отвечать на их звонки.

Лоренц в истерике оставил мне голосовые сообщения и отправил несколько тревожных электронных писем. В них сквозили отчаяние и уязвимость, которых при личном общении я не замечал.

«Добрый вечер! — писал Лоренц в одном из писем на ломаном английском, с кучей заглавных букв и восклицательных знаков. — Я очень расстроен. Я сегодня в очень трудной ситуации. К чему было так рисковать моей жизнью, моим будущим, тратить мое время? Бессмысленно! Почему? Я думал, что мы действительно сможем получить эти картины, а теперь я знаю, что это просто иллюзия. Почему? Почему? МНЕ ОЧЕНЬ НУЖНО, ЧТОБЫ МНЕ ХОТЬ ЧТО-ТО ОБЪЯСНИЛИ. Спокойной ночи! Сладких снов!»

Я чувствовал, что должен ответить, но написал очень сухое, формальное сообщение, с теплотой сотрудника из службы поддержки корпоративных клиентов: «Понимаю твои переживания и вопросы и передаю их…» Я чувствовал себя ужасно, но у меня не было выбора.

Лоренц ответил через несколько минут. «Это нелепо! Я трачу кучу денег, а теперь ты кидаешь мне КОСТЬ, КАК СОБАКЕ? Быть благоразумным? Поговорить с кем-то еще? Нет! Единственный, с кем я стану разговаривать, это БОБ! ТОЛЬКО БОБ! Я больше никому не доверяю».

Я сообщил в офисы ФБР в Бостоне и Париже об этих письмах и звонках, и там выразили недовольство. Недолго думая, они отправили запрос моему боссу в Филадельфии, требуя все записи и следственные документы о моих контактах с Лоренцем. Докладная выглядела как повестка в суд.

Я переживал самый тяжелый период в своей карьере в ФБР с 20 декабря 1989 года — с той ночной аварии. Я стал раздражительным, перестал спать. Я пытался скрыть это от детей, тяжесть разочарования легла на плечи Донны. Она понимала, что мне остался всего год до пенсии, и призывала бороться за свою репутацию.

О моем отчаянии знали немногие. С виду все выглядело хорошо, моя популярность как главного агента ФБР по борьбе с преступлениями в сфере искусства только росла. Тем летом я помог вернуть оригинальный написанный от руки экземпляр романа Перл Бак «Земля», награжденного Пулитцеровской премией. На пресс-конференцию пришло много народу, но, заняв свое обычное место подальше от телекамер, я не мог справиться с чувством опустошенности.

Несколько недель я выполнял приказы и не связывался ни с кем из участников дела Гарднер. Но я не мог запретить Лоренцу или Пьеру связываться со мной.

Однажды в середине июля Лоренц прислал мне несколько писем, которые я не сумел проигнорировать. К каждому была прикреплена фотография картины Пикассо, лежащей рядом с парижской газетой недельной давности. Я сразу же узнал картины, украденные из квартиры внучки Пикассо, — те, что Санни и Лоренц вскользь упомянули в ресторане несколькими месяцами ранее. Лоренц хотел, чтобы я их купил.

Я не ответил, но сообщил начальству. Вскоре из Парижа позвонил Пьер.

— Ты знаешь о полотнах Пикассо, украденных в Париже? — спросил он. — Я только что видел письма.

— Да, — осторожно сказал я.

— Это еще не всё, — сказал Пьер. Я знал, что он слушает много телефонов, включая Санни, и его команда старалась отслеживать звонки Лоренца во Францию. — По данным прослушки, Санни и Лоренц договариваются с бандитами, у которых Пикассо, о продаже картин нашему секретному агенту, Андре. И по телефону говорят, что ему можно доверять, потому что он работает с человеком по имени Боб в Майами. Не думаю, что в Майами есть другой такой Боб.

— Пожалуй, нет.

Я покачал головой, пытаясь понять ситуацию. В начале расследования дела Гарднер Андре поручился за меня Лоренцу, заставив его поверить, что мы работали вместе как теневые торговцы произведениями искусства. Но теперь, когда Лоренц и Санни считают, что мы втроем совершили серьезное преступление — организовали «продажу» на «Пеликане», весомость гарантий удваивалась. Санни и Лоренц говорили ворам, что Андре надежен, потому что можно доверять Бобу. Да, Лоренц обижен на меня, ведь я отказался от сделки по картинам Гарднер. Но он по-прежнему считал меня достойным доверия. В конце концов, мы вместе провернули дельце, и никого не арестовали. Что может быть лучшим доказательством моей надежности?

— Итак, из-за бостонского дела возникла проблема, — сказал Пьер. — Твои друзья Фред со товарищи из ФБР просят нас подождать. Не брать картины прямо сейчас. Ты понимаешь почему?

— Да, понимаю. — Когда Андре и его коллеги-офицеры завершат дело Пикассо арестами, воры узнают, что кто-то из причастных к нему на самом деле был стукачом или полицейским под прикрытием. Подозрение, скорее всего, падет на Андре и, возможно, на его американского партнера Боба, чья добросовестность помогла Санни и Лоренцу убедить воров сотрудничать с Андре. И тогда использовать Лоренца и Санни для возвращения картин Гарднер будет невозможно.

Я понимал дилемму Пьера. Он не мог упустить картины Пикассо стоимостью шестьдесят шесть миллионов долларов. Если бы стало известно, что он не вернул полотна, решив сделать любезность ФБР, разразился бы скандал и, скорее всего, его карьера оказалась бы под ударом.