Операция «Шедевр» - [23]

Теперь я принадлежал к узкой прослойке. Агенты ФБР, обвиненные в серьезном преступлении, редко доводят дело до суда. Еще меньше добивается оправдания, а решают после этого остаться на службе единицы. Я видел мир не так, как большинство моих коллег: не черно-белым, а в оттенках серого. Я понял, что неверное решение само по себе не делает человека злодеем. Может, так же важно и то, что я осознал, чего по-настоящему боится большинство подозреваемых — виновных и невиновных — и что они хотят услышать. Обретенная способность видеть обе стороны — думать и чувствовать как обвиняемый — была бесценной, и я знал, что благодаря этому стану работать еще лучше, особенно в качестве тайного агента.

Но каким агентом я хочу стать?

Однажды вечером, оставшись в одиночестве, я играл «Фантазию» Шопена, которую уже много лет не слышал. Эта музыка мне нравилась, еще когда занимался фортепиано в колледже. Забывшись, я подумал о шумихе, которая поднялась, когда мы вернули китайский шар и скульптуру Родена. О том, как здорово держать в руках историю. Мои мысли плыли в такт музыке и остановились на пианисте Ване Клиберне. Он всегда вдохновлял меня тем, что сумел подняться из самых низов и благодаря невероятной настойчивости в разгар холодной войны выиграл в Москве конкурс имени Чайковского. Немыслимая отвага: в те времена у американцев было мало шансов выиграть что-то в России. Я решил последовать его примеру, воспользоваться моментом и направить свою энергию на что-нибудь важное.

И тут я все осознал. У меня уникальное положение, чтобы бороться с преступлениями в сфере искусства. Я уже агент ФБР, успешно трудившийся над подобными делами, который во время сложного расследования ограблений ювелирных магазинов возглавлял целую команду. Более того, я работал над собой, чтобы стать специалистом в некоторых областях. За пять лет между аварией и оправданием я учился в самых разных местах, от блошиных рынков до Фонда Барнса, и разобрался во множестве нюансов, начиная с коллекционирования и заканчивая высоким искусством. Не забывал я и о бейсбольных карточках, предметах периода Гражданской войны, японском искусстве, старом оружии и импрессионистах, — мои знания и навыки пригодятся почти в любой области.

Я могу уверенно разговаривать и торговать в обществе коллекционеров, любителей антиквариата и изящных искусств. Я знаю, что дебютная карточка Микки Мэнтла в идеальном состоянии стоит в два раза дороже, чем такая же карточка Джо Ди Маджо, а автограф Кастера гораздо ценней автографа Роберта Ли. Могу за секунду узнать картину Сутина и объяснить, как на его конструктивное применение цвета повлиял Сезанн, а потом с той же легкостью беседовать о влиянии Буше, жившего в XVIII веке, на обнаженные фигуры Модильяни, творившего на столетие позже. Я способен объяснить разницу между провенансом — историей владения произведением искусства — и происхождением — информацией о месте, где был найден древний предмет. Могу компетентно рассуждать о различиях между кольтом, который взял с собой в свой последний бой техасский рейнджер Сэм Уокер, и тем, который был у Рузвельта на холме Сан-Хуан[9]. Я знаком с большинством крупных игроков на Восточном побережье, знаю, на какие мероприятия ходить и кому доверять.

Мое неофициальное образование завершено.

Я готов работать под прикрытием и гнаться за сокровищами.

И летом 1997 года мне представился первый шанс.

Творческий путь

Глава 8. Золотой человек

Шоссе Нью-Джерси Тернпайк, 1997 год

Контрабандисты прибыли за двадцать минут до назначенного срока.

Наша команда наблюдения уже была на месте и смотрела, как они въезжают на стоянку у пункта сбора оплаты рядом со съездом 7A — на полпути между Филадельфией и Нью-Йорком. Парковка была переполнена тайными агентами. В пикапе двое рабочих ели сэндвичи из Blimpie, женщина со стаканчиком кофе разговаривала по таксофону, а за столиком для пикника расположилась пара с обедом из Burger King. Внутри темного фургона с затененными окнами двое сотрудников снимали на видеокамеру место встречи всего в шестидесяти метрах от шоссе. О том, что контрабандисты припарковали свой серый «понтиак» и нашли столик, мне сообщили по мобильному телефону. Я и испаноговорящий агент Анибал Молина сидели в нескольких километрах оттуда в арендованном бежевом «Плимуте Вояджере». Мы прикрепили к телу микрофоны, спрятали оружие под сиденье и поехали.

В этот солнечный и ветреный сентябрьский день ФБР охотилось за сокровищем из Южной Америки: изысканной золотой пластиной, элементом убранства короля индейцев моче (мочика). Семнадцать столетий пластина покоилась в похожей на соты гробнице в пустыне на побережье северного Перу, пока в 1987 году на нее не наткнулись расхитители могил. После этого след ее терялся. Это был самый ценный пропавший артефакт во всей стране, и преступление не давало покоя археологам и правоохранителям в обеих Америках. И вот двое смуглых контрабандистов из Майами, с которыми мы договорились встретиться на парковке, предлагают продать пластину за миллион шестьсот тысяч долларов. Я не мог всерьез поверить, что они ее достанут. Мне казалось, что это просто подделка или обман: в конце концов, речь о величайшей золотой реликвии двух континентов.