Операция «Шедевр» - [102]

В гостиничном номере в Барселоне я не мешал Патрику рассказывать подробности крупного ограбления в музее Ниццы. Он гордился своей работой.

Патрик объяснил, что воскресенье в августе — самый немноголюдный день недели в самом тихом месяце. Он выбрал выкрашенный в абрикосово-кремовые тона Музей изящных искусств, потому что тот расположен на холме в спальном районе, вдали от туристических маршрутов. Я знал, что у этого заведения есть нечто общее с музеями Гарднер и Барнса: он был источником вдохновения и резиденцией меценатки, украинской княгини, жившей в XIX веке[34]. Там до сих пор хранятся важные работы, хотя он уже не смотрится так величественно на фоне городской бухты Ангелов: теперь он загорожен лесом безликих жилых домов.

Патрик описал своих четырех сообщников как двух близких друзей и двух неизвестных цыган. Все пятеро были одеты в синие комбинезоны работников коммунальных служб, лица закрыты банданами или мотоциклетными шлемами. Музей почти не охранялся. Камер наблюдения нет. Сигнализации тоже. Полдюжины дежурных охранников — безоружные прыщавые дети. «Слабаки», — вспоминал Патрик. Во Франции не было хуже одетых мужчин.

Патрик сказал, что его команде на все потребовалось четыре минуты.

Держа в руках пистолеты, воры открыли стеклянную входную дверь и приказали охранникам и горстке посетителей лечь на пол. Цыгане-подручные держали всех на мушке в фойе, остальные бросились к картинам. Один рванул через сад под открытым небом на первом этаже к задней галерее и схватил две картины фламандского художника Яна Брейгеля Старшего: «Аллегорию воды» и «Аллегорию земли». Патрик и его подельник поднялись по шестидесяти шести мраморным ступеням на второй этаж, затем сделали еще тридцать четыре шага, пройдя мимо фрески Шере и «Поцелуя» Родена в зал с картинами импрессионистов, висевшими на простых крючках. Патрик с приятелем сняли «Скалу близ Дьеппа» Моне и «Аллею тополей на берегах Луана» Сислея и помчались вниз по лестнице. Воры скрылись на мотоцикле и в синем фургоне «пежо».

Я уже читал досье французской полиции и хорошо знал эту историю. Но, когда Патрик рассказал свою версию, я восхитился его хитростью и безрассудством.

Делая одолжение Пьеру, я начал настаивать на Сислее и Моне. Найти их было важнее остальных, потому что они были собственностью французского правительства и предоставлены взаймы музеем Орсе в Париже. Брейгель принадлежал городу Ницца и стоил меньше.

Переговоры начал Патрик, оценив картины в сорок миллионов долларов. Я сказал, что он сошел с ума, все они стоят на легальном рынке не более пяти миллионов, а это значит, что на черном рынке им цена пятьсот тысяч. Мы торговались больше полутора часов в отвратительном номере с грязными шторами и спертым от сигаретного дыма воздухом. Кондиционер не работал, а потолочный вентилятор я включить не решился, боясь, что он испортит скрытую камеру и микрофон.

Патрик был агрессивным переговорщиком, и я оказался в необычной ситуации. В других случаях — с Рембрандтом в Копенгагене, головным убором легендарного воина апачи Джеронимо в Филадельфии, картинами Копловиц в Мадриде — я мог предложить любую сумму, зная, что мне не придется отдавать купюры. Но тут была вероятность, что придется попрощаться с деньгами за картины из Ниццы, — если мы будем почти уверены, что это приведет к картинам из музея Гарднер.

К вечеру Патрик снизил цену до трех миллионов. Ему не терпелось заработать. Он спланировал это великое ограбление, осуществил его, и теперь ему всего-то нужно показать четыре красивые фотографии, из-за которых он мог загреметь обратно в тюрьму. Он сказал, что оставил картины из Ниццы во Франции и приехал только поговорить. Но что, если он лгал? Что, если картины у него с собой? Соблазнит ли его мешок с наличными? А как насчет картин из музея Гарднер?

Я решил попробовать пару вариантов.

А если я отдам Патрику пятьдесят тысяч долларов на месте за четыре картины из Ниццы, а остаток — после того, как продам их? Я пообещал Патрику: если не продам, то верну ему картины, а пятьдесят тысяч долларов он сможет оставить себе. Он отказался.

— Ладно, — сказал я, — а если я дам пятьдесят тысяч долларов только за Моне и Сислея? Тогда остальные будут у тебя, пока я пытаюсь продать первые две.

Патрик снова отказался.

Я пошел ва-банк. На случай, если Санни солгал и Патрик имеет доступ к картинам из музея Гарднер, я выдвинул свое предложение. Я указал на друзей из Майами, сидевших на кровати, и заявил Патрику, что у них в порту пришвартована яхта, готовая переправить картины во Флориду.

— Итак, — подытожил я, — Санни знает, что у меня на счету в банке есть тридцать миллионов долларов. Деньги будут переведены, как только я получу Вермеера, Рембрандта и другие картины из Бостона. Так что, пока я здесь, почему бы нам не заключить и эту сделку тоже, а потом перенести все картины на яхту?

Санни молчал, отвернувшись от нас обоих. Патрик перешел с французского на английский:

— Ты хочешь Вермеера? Я достану тебе Вермеера.

— Ты можешь его достать? — спросил я.

— Нет проблем, — уверенно сказал он. — Я могу достать все, что захочешь. Я найду тебе Вермеера. Их полно. — Он предлагал украсть для меня картину.