Операция продолжается - [57]

В то же мгновение он бросился к Мокшину. Тот размахнулся пистолетом, но Володя уклонился в сторону и рукоять просвистела мимо головы. В тот же миг жгучая боль пронзила все Володино тело, у него потемнело в глазах, подкосились ноги. Но он уже обхватил колени Мокшина и, падая, с яростью рванул их на себя. Шпион плашмя ухнулся на пол, забился в жилистых Володиных руках, стараясь дотянуться до отлетевшего в сторону пистолета. Превозмогая режущую боль в пояснице, Володя мертвой хваткой стиснул дергающиеся ноги. Он не видел, как вбежал в комнату Клюев и схватил мокшинский пистолет, как вслед за ним ворвался Стародубцев и с ходу обрушил на оскалившееся лицо Мокшина удар своего литого кулака.

Когда Володя вновь обрел способность мыслить, все было кончено. Мокшин был связан по рукам и ногам, ему заткнули рот его же собственной рукавицей. Шпион лежал на полу с полузакрытыми глазами, и его бледное лицо было усеяно крупными каплями пота.

— Что, серьезно он тебя? — участливо спросил Володю Клюев.

Володя отвел взгляд от лица Мокшина, огляделся. Удивился, что лежит на сундуке. Рядом стояли Новгородский, Клюев и Стародубцев. У изголовья сидел отец. Володя постарался улыбнуться, стал ощупывать себя. Попробовал сесть. Утихшая было боль усилилась. Володя все понял.

— Прямо по ране... рукояткой... — тихо сказал он. — Но серьезного, кажется, ничего нет.

— Ложитесь. Надо осмотреть рану, — сказал Новгородский.

— Ерунда. Зачем ложиться, — возразил Володя. — Стоя удобнее. — В госпитале ему было гораздо легче стоять и даже ходить, нежели сидеть.

— Стоя так стоя, — согласился Новгородский. — Снимайте брюки.

Володя подчинился. Все по очереди оглядели его рану. Вокруг розового рубца расползся большой желто-багровый синяк. Шов в нескольких местах лопнул, и из ранок мелкими каплями сочилась кровь.

— Надо в госпиталь, — огорченно заключил Новгородский.

— Да, — согласился Стародубцев.

— Ерунда, — сказал Володя. — Это такая рана. Она у меня в госпитале тоже несколько раз плакать принималась. Йодом смазать, перевязать — больше ничего не надо. К утру все утихнет.

— Ой ли? — усомнился Новгородский.

— Точно! — бодро сказал Володя. — Все будет в порядке. — Он подумал о том, как в деревне расценят совпадение его неожиданной болезни с разоблачением Мокшина, и совсем весело заверил: — Не сомневайтесь, Юрий Александрович.

— Ну, коль так... — неуверенно сказал Новгородский.

Капитану очень хотелось поверить Огнищеву.

— Тогда давай перевяжемся — и к делу, — решительно сказал Стародубцев, он не любил медлить.

Володе обработали рану, туго перебинтовали. Потом занялись Мокшиным. Обыскали карманы, ощупали одежду, спеленали овчинным одеялом. Мокшин почти не реагировал на все эти манипуляции. По-прежнему лежал с полузакрытыми глазами, и только при прикосновениях Стародубцева слегка вздрагивал. На Володю он посмотрел всего раз, и в том взгляде ничего не было, кроме недоумения, подспудного страха и покорности судьбе. Когда овчинный куль понесли на подводу, Володя не выдержал, усмехнулся и легонько щелкнул по торчащему из-под нахлобученной шапки носу Мокшина.

— Привет невесте!

Мокшин дернул головой и собрал в прощальный взгляд всю злобу, на какую был еще способен.

— Ишь ты, сволота! Клыки показывает, — усмехнулся Тихон Пантелеевич, наблюдавший за этой секундной сценкой. — На последнем-то порохе...

Из вещей Мокшина Новгородский забрал только рюкзак и полушубок. Подумав, прихватил и ружье с патронташем.

— А это снаряжение мое! — всполошился Тихон Пантелеевич. — Мое ружьишко.

— Вам вернут его. Не беспокойтесь, — вежливо сказал Новгородский.

— Так ружьишко-то при чем? — Тихону Пантелеевичу было жалко свой старый разболтанный дробовик. — С издетства оно у меня. Никуда без ведома хозяина из дому не уходило.

— Так надо! — вмешался Володя.

Старик непонимающе пожал плечами. Его любимое старое ружье хотели куда-то унести, и он не мог понять, кому и зачем это нужно.

— Вы скажете, что квартирант ушел рано утром с вашим ружьем на охоту, — пояснил Новгородский.

— Ах вот что! — Тихон Пантелеевич сразу все понял. — Тогда конечно.

— Сын вам все объяснит, — улыбнулся Новгородский и попрощался.

Тихон Пантелеевич проводил его.

— А где мама? — спросил Володя, когда отец вернулся.

— Отправил я ее, — сказал Тихон Пантелеевич. — Как учуял вечером, что дело керосином пахнет, так и спровадил до утра к Настасье. Баба болеет, Савелий на лесозаготовках, за ребятёшками приглядеть некому.

— Это ты хорошо сделал, — одобрил Володя. — Догадливый ты у меня.

Тихон Пантелеевич ничего не ответил. Стал наводить в комнате порядок. Володя лег вниз лицом на свой сундук и стал наблюдать за его неторопливыми движениями.

Утром в конторе Возняков спросил Володю:

— А где Мокшин?

— Бог его знает, — сонно ответил Володя. — Взял отцовское ружьишко и ушел раным-ранехонько. Я спал, не видел.

Володе в самом деле хотелось спать. Короткий беспокойный сон не освежил его. Боль в пояснице немного утихла, но ходить, и особенно сидеть, было трудно. Сейчас он тайком приседал на больную ногу, стараясь определить, сможет ли дойти до участка пешком: на санях сильно трясет.