Операция прикрытия - [43]

Раздевшись в коридоре и надев мягкие полусапожки, Сталин прошел в кабинет. Сев в кресло, он выслушал Берию, задумчиво оглядел его:

— Значит, товарищ Сталин был прав, Лаврентий?

— Ты, как всегда, мудр, Коба, — развел руками Берия. — Нам постоянно надо учиться у тебя.

— Про Житкур ты мне не рассказывал,. — задумчиво сказал Сталин, в упор глядя на своенравного помощника. — Почему ты из этого делал тайну от вождя?

— Не придавал значения, — почти откровенно сказал Берия. — Думал, что там железки ржавые. Пусть смотрят кому положено, пусть изучают. Если бы что-то получилось, ты, Коба, об этом узнал бы первым, клянусь!

Сталин покачал головой.

— Дерзок ты стал, Лаврентий, — сокрушенно сказал он. — Вот уже от вождя таиться стал. Тухачевский тоже от товарища Сталина секреты имел, только кому они нужны теперь, эти его секреты?

Он вновь принялся расспрашивать Берию о результатах расследования. Расследование состояло из двух частей — первой занималось МГБ, второй — аналитики из спецгруппы при ЦСУ СССР, но только Берия знал, как из этих разрозненных фрагментов сложить общую картинку. Это был один из методов работы Лаврентия Павловича Берии, которому он научился, еще работая в Закавказье.

— Значит, летают.

Сталин задумался, откинулся на кресле. Усы у него были совсем седые, как и голова, и Берия неожиданно подумал, что вождь уже совсем стар.

— Неизвестный аппарат необходимо раздобыть, — сказал Сталин. — Это будет полезно государству. Но еще важнее найти их базу. Надо ее найти и обязательно уничтожить. Она несет угрозу, Лаврентий. Если это американцы — то мы не можем позволить им хозяйничать на территории страны, если немцы, то тем более нельзя позволить им продолжать вредить СССР и после капитуляции. Но это могут оказаться и инопланетяне. Можем ли мы договариваться с ними? Мне кажется, что не можем. Мы живем в изоляции, Лаврентий, поэтому любые контакты такого рода будут опасными. А если они, первоначально договорившись с нами, найдут более привлекательными наших политических противников? Поэтому мы не можем рисковать.

— Но это может быть мир, в котором уже победил коммунистические идеи, — сказал Берия. Возражение это было заранее подготовлено, но, хорошо зная Сталина, Лаврентий Павлович уже ответил за него на этот вопроси сейчас просто проверял, не ошибся ли в своих предположениях.

Сталин внимательно посмотрел на строптивца, который осмелился противоречить вождю. Нет, он не сердился на Берию, не осуждал его за возражения. Возражения эти были полезны, они помогали оттачивать мысль, главное, чтобы эти возражения не выплескивались на суд общественности, не давали людям думать, что не все наверху думают, как Сталин. Такое положение дел было бы политически вредным, этого Сталин позволить не мог. Но в домашних условиях, в кулуарах, он инакомыслие поощрял. Если мысль оппонента ему нравилась, Сталин ее использовал.

— Может быть, — согласился он с Берией. — Тем более мы не должны допускать контактов общественности, если они из мира победившего коммунизма. Люди не готовы, еще много предстоит работы, чтобы воспитать нового человека, для которого коммунистические идеи не пустой звук. Но если мы столкнем с коммунизмом обывателя, то он в первую очередь будет интересоваться материальной стороной дела, а на духовное ему будет наплевать. А коммунизм — это не только изобилие колбасы, это еще и изобилие мыслей. Наши люди не готовы к встрече с коммунизмом. Пока мы вынуждены ограничивать знакомство советских людей с капитализмом. И не из-за буржуазного влияния, Лаврентий, совсем не из-за этого. А из-за капиталистического изобилия, с которым советский человек сразу же начнет сравнивать свою жизнь. И сравнение это окажется не в нашу пользу. А этого мы позволить никак не можем. Пока не можем.

Берия понял вождя. Сталин боялся оказаться ненужным в новой расстановке, которая грозила миру. Он боялся, что путь, которым они шли, окажется ошибочным, что проявленная жесткость в построении коммунистического государства окажется неоправданной и есть совершенно иной путь, а он оказался не прав. В беседах с Берией Сталин часто говорил, что они идут непроторенным путем, что действуют они не жестоко, а жестко, но это неизбежно — без крови сомневающихся невозможно прийти ю порядку и коммунистическому изобилию. Но одно дело говорить это самому и совсем другое — убедиться в том на примере других. Сталин боялся, что допущенные ошибки станут понятны всем, но тогда его действия не будут казаться единственно разумными, а жесткость окажется обыкновенной жестокостью, политическая непримиримость — сведением счетов с политическими противниками, которые считали себя умнее его, Сталина. Берия это понял, но говорить об этом вождю не стал.

— Есть еще один вопрос, — сказал он. — В ходе операции мы выявили около сорока человек, имевших контакт с пилотами дисков. В ходе их медицинского обследования установлена одна странность. Профессор Термен утверждает, что все обследованные излучают радиолучи в диапазоне шесть и восемь сотых метра. Источник излучения установить не удалось, он полагает, что радиоизлучение является следствием перестройки человеческого организма, которая нами еще не понята.