Операция «Престол» - [3]

Со временем он станет ходить на доклад к Сталину только с одной папкой, проскольку прикажет своим сотрудникам собирать только такую информацию, которая совпадала с мнением вождя.

Сегодня Сталин не выглядел хмурым, да и Поскребышев ободрительно улыбнулся ему в ответ на его вопросительный взгляд.

Да и вопрос, с которым пришел сегодня Голиков к Сталину был слишком важным.

И кто знает, как поведет себя Сталин, если узнает о том, что ему не доложили о том, что происходило в ставке Гитлера 18 декабря.

Кивком головы Сталин пригласил генерала войти, однако сесть не предложил, и тот так и остался стоять посередине кабинета.

— Что у вас, товарищ Голиков? — спросил Сталин.

Голиков прекрасно знал об отношении Сталина к донесениям разведчиков и думал только об одном: как бы ему выйти из этого кабинета одному, а не в сопровождении конвоя.

Но докладывать было надо.

Голиков не стал доставать из папки бумаги, поскольку прекрасно знал все то, что говорилось в этих документах.

Но чем убедительнее говорил Голиков, тем мрачнее становилось выражение побитого оспой желтоватого лица Сталина.

И причины у него для этого были.

Подумать только!

Он убеждал весь мир в том, что никакой войны не может быть, а эти вечные конспираторы и заговорщики чуть ли не каждый день доказывали обратное.

То очередной резидент, то высокопоставленный дипломат, а то просто какой-то там антифашист наперебой сообщали о датах, часах и даже минутах начала войны.

И сейчас Сталин даже не сомневался в том, что в черной папке начальника разведки лежат очередные послания всех этих нелегалов с их истерическими призывами развертывать на границе войска и готовиться к войне.

А причина его неверия была проста, как выведенное яйцо. И дело было даже не в тех зачастую действительно расходившихся данных, за которыми могла стоять дезинформация не дремавшей немецкой разведки.

Отнюдь!

Все дело было в том, что Сталин со своим огромным самомнением уверовал в то, что он обманул Гитлера и тот отнесется к пакту о ненападении со всей ответственностью.

Как ни странно, но Гитлеру поверил тот самый Сталин, который никогда никому не верил.

И это, несмотря на то, что донесения, которые Сталин получал из Генерального штаба, от пограничников и моряков, от военной и политической разведки, из дипломатических источников и даже из германского посольства в Москве были очень тревожны.

Однако и в Кремле, в Наркомате обороны царило относительное спокойствие.

Сталин был уверен в том, что Германия не будет вести войну на двух фронтах, у него имелись на этот счет заверения от самого Гитлера.

К тому же разведчики уже много раз ошибались, передавая в Москву не только не точную, но и заведомо ложную информацию, поскольку все немецкие службы дезинформации работали перед войной на полную мощность.

Ну и само собой понятно, что мнение товарища Сталина никто даже не решался оспаривать.

Голиков закончил свой доклад, даже не дойдя до середины.

Сталин остановил генерала жестом руки и хмуро спросил:

— А вы сами-то верите всему этому? — брезгливо указал он зажатой в руке холодной трубкой на так и не раскрытую папку.

— Товарищ Сталин, — осторожно подбирая слова, ответил генерал, — я не могу сказать, что я всецело доверяю сообщениям наших агентов, но в то же самое время наше Разведывательное управление считает своим долгом донести до вашего сведения всю получаемую нами информацию…

— Спасибо! — недобро усмехнулся Сталин. — Донесли! Из всего сказанного здесь вами мне не понятно только одно, — слегка повысил он голос, — как вы, профессионалы, не можете понять такой простой вещи, что почти за каждой фразой этих донесений скрывается дезинформация!

Голиков молчал.

Он уже начинал понимать, что ошибся с папкой и любое невпопад сказанное им слово может кончиться для него трагически.

Тем временем Сталин медленно, как и все, что он делал, раскурил трубку и, глубоко затянувшись, выпустил огромное облако душистого синего дыма.

— Если вы, товарищ Голиков, — донесся до генерала негромкий и от этого еще более зловещий голос Сталина, — не понимаете этого, то мы можем подыскать на ваше место более понятливого человека…

Голиков вздрогнул.

Это была уже прямая угроза, а, как ему было хорошо известно, слов на ветер вождь никогда не бросал.

Облизав сразу же ставшие сухими губы, он развел руками.

— Товарищ Сталин, — с некоторой поспешностью заговорил он, словно опасаясь того, что ему не дадут высказаться, — мы достаточно трезво оцениваем ситуацию и, поверьте, все наше беспокойство вызвано только тревогой, которую все мы испытываем за нашу великую страну. И мы заверяем вас, что всегда будет проводить линию нашей родной партии, разработанную под вашим мудрым руководством и…

Сталин продолжал, молча, курить, и по его лицу не было заметно, сменил ли он гнев на милость.

В эту минуту он не думал ни о вере в него всего Разведывательного управления, ни лично товарища Голикова.

Ему было скучно.

Он уже много раз ловил себя на том, что его давно уже перестали радовать любые дифирамбы в его адрес.

Особенно если они шли от тех, кто вращался в самых верхах.

Массы?

Да, там другое дело, и когда наивные и по-своему верившие в него как в Бога люди выражали свое неподдельное восхищение к нему, он слушал их с той снисходительностью, с какой утомленный знаниями профессор слушает студента.