Операция «Остров Крым» - [28]

Ветра здесь уже не было – от него защищала скала. Прогретый солнцем металл вызывал приятные воспоминания: вот так же, как эта площадка, выглядела детская горка во дворе, где рос Глеб. Только там металл был отполирован до блеска детскими штанами, а здесь – башмаками технарей. Ну, и пулеметного гнезда не было на той детской горке…

Глеб запрокинул голову, посмотрел в решетчатый колодец… На секунду перспектива стальных ферм, расчертивших небо на треугольники и квадраты, дрогнула, Глебу показалось, что верх – здесь, а там – низ, и он вот-вот сорвется туда, в кошмарный бесконечный полет… Даже чувство гравитации изменило. Он вздрогнул и опустил голову. Проклепанный теплый металл был таким великолепно-вещественным, ощутимым…

– Ага, – сказал Артем. – Пробирает. Похоже на гравюры Эшера, верно?

– Не знаю, не видел…

Глеб посмотрел ему в глаза, и это были глаза, в которые никто никогда не плевал.

Он попытался вспомнить лицо с обложки польского журнала, мысленно сбрить обындевевшую бороду… Нет, реконструкция лиц по воспоминаниям не давалась. Загар. У него неравномерный загар – подбородок светлее лба и скул, расстегнутый ворот показывает четкую границу между темной шеей и светлой впадиной между ключиц. Но Крым – солнечный край. Он мог загореть где угодно.

Как все честные люди, своим лицом Глеб владел плохо.

– Эй, товарищ капитан, с вами все в порядке? – спросил старлей.

– Нет. То есть да. Мы же вроде договорились на «ты».

– Извини. У тебя слегка… озадаченный вид.

– Мне просто любопытно, как давно вы здесь находитесь.

– Достаточно давно, чтобы считаться здесь своими. Это моя работа, Глеб: вживаться в среду, сливаться с ней, завоевывать доверие людей, а потом, в урочный час – предавать их.

И настолько спокойно, настолько без рисовки, даже как-то устало это было сказано, что Глеб поверил мгновенно.

– А ты в рамках своей подрывной деятельности не поднимался ли часом на К-2?

– Что я там забыл?

– Я серьезно. У тебя где-то здесь есть полный тезка. Два года назад он поднимался на К-2. Знаменитое было восхождение – не слышал?

– Не интересуюсь альпинизмом. А что, у нас об этом писали?

– Поляки писали подробно. Я думал, сдохну от зависти…

– Не представляю, чему тут завидовать. Как-то мимо меня вся эта романтика. Скучный я человек, – сказал коллега Джеймса Бонда и Штирлица. – А совпадение, конечно, забавное.

– Я и в самом деле подумал, что это ты. Ведь неплохое прикрытие. По всему миру можно мотаться в свое удовольствие. Разве нет?

– Из рук вон плохое прикрытие. Ну сам посуди: мой тезка сверкнул мордой в журнале – и вот уже ты помнишь его имя и можешь узнать в лицо.

– Там лица-то не особенно много было между бородой и очками.

– Но имя помнишь все равно. Нет, если бы я воспользовался легендой альпиниста, чтобы мотаться по всему свету, я бы не лидировал, а был где-то на пятых-шестых ролях, на подхвате. Незапоминающийся надежный середнячок. Вот остальных членов той экспедиции ты помнишь?

Глеб напряг память. На вершину тогда поднялись четверо, но фамилии не вспоминались. Да и Верещагин-то запомнился только потому, что за ним числился еще и Эверест. Ну и из-за фильма, конечно, тоже.

– Вот видишь, – сказал старлей, когда Глеб покачал головой. – А совпадения в жизни бывают самые дурацкие. Не говоря уж о том, что если бы я действительно был белым офицером и работал здесь под прикрытием, мое начальство позаботилось бы об отсутствии всяких совпадений. Иван Петрович Сидоров, очень приятно.

И опять он сказал это так ровно, что Глебу тут же захотелось поверить и самому посмеяться над своей подозрительностью. Но что-то мешало.

– Можно личный вопрос?

– Да на здоровье.

– Тебе нравится твоя работа?

– Думаю, так же, как и тебе твоя, – Верещагин улыбнулся одними губами, словно кавычки проставил, обозначая иронию. – Полно, Глеб, мы же с тобой читали в детстве одни и те же книги. Нужные книги мы в детстве читали. Есть такая работа – Родину защищать. И особенно приятно защищать ее на дальних подступах. Получая зарплату в долларах, одеваясь хоть и в Хансе и Морице, а все ж не с фабрики «Большевичка». И все с этаким пролетарским отвращением – у нас же собственная гордость, на буржуев смотрим свысока.

– У меня несколько другой профиль, – напомнил Глеб.

– Но все равно мы оба не в Афгане, а здесь. И попробуй скажи, что недоволен этим раскладом.

Глеб пожал плечами, показывая, что говорить такую глупость ему и в голову не придет.

– Только знаешь, где эти книги врут, капитан? – Верещагин чуть прищурился. – Они врут, что на той стороне все гады, которых предавать будет легко. Что любимые, но идейно невыдержанные женщины умирают в удобный момент, оставляя тебе развязанные руки и праведную месть. И что из двух зол всегда можно выбрать третье.

Он сжал пальцы на перилах, а потом вдруг оттолкнулся от площадки ногами и без всякого напряжения изобразил «ворону» в двадцати метрах над землей. А потом вытянул ноги и из «вороны» стал «крокодилом».

– Слабо? – Вот теперь старлей улыбнулся по-настоящему, всем лицом. Ветер трепал его темно-русые волосы, давно не стриженные, на пределе дозволенного в армии. «Зарос, как битла», – осуждающе говорил начальник училища, если челка у курсантов доставала до бровей.