Операция «Носорог» - [18]

— Шестнадцать, — сказал он.

— Дыхание?

Я уже подсчитал, приставив руку к широким ноздрям зверя.

— Семь раз в минуту.

Ноздри были теплые и мягкие.

— Температура?

Калашака, вставивший термометр в анальное отверстие зверя, с готовностью выдернул его и передал Томпсону. Томпсон поднес термометр к свету.

— Тридцать восемь и девять. Малость повышенная.

Кожа носорога была по-прежнему влажной под действием М-99, но в целом все было в порядке, он крепко спал. Мы были очень довольны. Все, что зависит от нас сделано, оставалось ждать старину Нормана.

Я закурил сигарету. Все подыскивали себе удобное сиденье. Это была моя первая сигарета за четыре часа и я с удовольствием затягивался. Мы не ели с самого утра, если не считать таблетки с глюкозой, но я не чувствовал голода. Сигарета отменно действовала на мои нервы. Я вдруг почувствовал запах собственного пота и ощутил приятную усталость человека, побродившего по бушу; за весь этот день я присел всего лишь в третий, может быть в четвертый раз, я наслаждался отдыхом. Беспокойное жёлтое пламя большого костра, ярко-красные отсветы толстых чурбаков и громкий треск; и летящие к звездам искры, словно стаи бесенят; и ярко-желтые блики, брызгающие золотом на черный кустарник, на камни, на черные лица; и наш здоровенный зверь, простертый на земле могучий носорог с переливами золота и черни на огромных ребрах и схваченные веревками толстые ноги, и ровно лежащая, объятая глубоким сном громадная голова — такая мирная и безобидная в мятущемся свете костра, и гулкие, сиплые вздохи, и теперь он наш, и я был вполне счастлив. Продолжая курить, я поглаживал одной рукой широкую морду зверя. Огромная пасть была открыта, и мне нравилось гладить треугольник верхней губы носорога; широкие ноздри ласкали руку протяжными, теплыми, влажными, стонущими выдохами, и рог безмятежно и безобидно поблескивал в свете костра, и сладкая усталость пронизывала меня до костей, и я курил и был совершенно счастлив.

Вот так мы сидели, и тут зверь внезапно очнулся. Вдруг, в одно мгновение, он накопил достаточно кислорода, чтобы справиться с наркозом, глубоко вздохнул с подвыванием, вздымая могучую грудь, поднял голову с широко раскрытыми остекленевшими глазами, и Томпсон крикнул: «Берегись!» — и мы бросились врассыпную. Ричард, сидевший на ногах носорога, резким прыжком переместился на камни ниже по склону. Громадная одурманенная голова качнулась вбок-вверх, спина выгнулась, ноги взбрыкнули, ища опору, носорог взвыл, отупело вращая глазами, привстал и снова грохнулся. Мы стояли поодаль, беспомощные, разинув рты. Могучим рывком он снова приподнялся, сверкая в свете костра обезумевшими глазами, на одно долгое, напряженное мгновение встал на подкашивающиеся ноги, потерял равновесие, шлепнулся на собственный зад, свирепо мотая головой, и передние ноги задрались вверх и нелепо замахали в воздухе, словно зверь надумал выполнить какой-то трюк. В следующую секунду носорог перевалился через край скалы назад, прямо на стоявшего с разинутым ртом Ричарда, и Томпсон крикнул: «Берегись!» — и Ричард попятился вниз по камням и упал. С высоты полутора метров зверь шлепнулся на спину с хриплым уханьем, и ноги его дергались в свете костра, и Ричард барахтался на земле в каком-нибудь метре от носорога, и Томпсон крикнул: «С дороги!» — и зверь катился прямо на Ричарда. Огромное чудовище катилось по камням на перепуганного насмерть, барахтающегося Ричарда, и Ричард отчаянным усилием отскочил в сторону, и в целом мире не было ничего, только это: могучая туша и толстые ноги и длинный рог, с треском катящиеся вниз по склону, и отчаянно метнувшееся в сторону тело долговязого Ричарда, и голос Томпсона: «С дороги!» — и Ричард распластался на камнях и рывком вскочил на ноги, и носорог приземлился рядом с ним на коленях. Взревел, тяжело поднялся, тут же снова упал и поехал по каменистому склону, сшиб тяжеленный камень, вслед за камнем заскользили целые плиты, и носорог покатился за ними вдогонку. На несколько долгих секунд застрял на выступе скалы, брыкаясь и извиваясь на спине, и опять поехал вниз. Врезался в груду булыжника, издал протяжный стон и впал в забытье.

Мы стали спускаться по камням следом за ним.

— Ты цел? — крикнул Томпсон Ричарду.

— Пронесло! — отозвался Ричард. — Пронесло!

Колени и руки в ссадинах, волосы растрепаны, рот до ушей.

— Считай, что тебе повезло.

Мы спустились к носорогу через развороченные камни. Он лежал весь в ссадинах, распластавшись на боку. Накопившийся в тканях кислород ушел на эти физические упражнения, и носорог опять крепко спал. Африканцы стояли на почтительном расстоянии, посмеиваясь и ахая. Мы избегали приближаться к голове зверя — вдруг снова проснется. Длинные колыхающиеся тени не позволяли толком разобрать, что с ним. Томпсон крикнул, чтобы посветили, Бен поднялся к костру, принес пылающую головню и держал ее в воздухе над поверженным зверем, пока Томпсон осматривал его.

У носорога были кровавые ссадины по бокам морды возле глаз, а также вдоль хребта. Большая рана, словно разрезанный плод граната, кровоточила на боку. Несколько отметин на роге. Зверь сильно потел, наполняя воздух острым запахом, и протяжно постанывал. Томпсон взял головню в руки, чтобы проверить, не пострадали ли гениталии.