— Чтобы можно было пену сдуть, она сначала должна всплыть, — частенько повторял Фролов.
На выданном Союзу кредите в тридцать миллиардов он и успокоился, просто поджидая, когда у Горби закончатся деньги и он снова бросится с протянутой рукой по миру. И тогда мы должны быть готовы к тому, чтобы жестко выкрутить ему руки: заставить провести общенародный референдум о сохранении Союза, а после этого навязать пакет необходимых для развития страны законов и проследить за их выполнением. А до того ничего серьезного в политике предпринимать нельзя, ведь и "друзья" совсем не дремлют и чем ближе решающая дата, тем меньше у них времени для маневра. Так что пока ограничимся возможностью практически монопольной торговли сырьем и ширпотребом с коммунистической Россией и созданием в ней коммерческих банков, где соучредителями выступят зависимые СП — примерно такой, в общих чертах, был план.
Так и должно было идти и так оно все и шло, пока однажды я не прочел свежий выпуск The Times, в котором черным по-английски было написано, что Парижский клуб занимается рассмотрением заявки Совета Министров Советского Союза о вступлении в эту мутную структуру и на предоставление консолидированного кредита в размере тридцати миллиардов долларов на пять лет.
Уже в полдень прилетел отец, свирепый как никогда.
— Ты не представляешь, что они там обсуждают! — горячился он, разбрызгивая минералку со людом из потного стакана. — Гостева за его антикооперативные выкрутасы Яковлев с Горбачевым отправили на пенсию, на его место прочат Орлова, а пока в Париже сидит сам Яковлев во главе капитуляционной комиссии и просится в Парижский клуб!
— Кто такой Орлов? Им мало того, что они уже получили? Как можно профукать тридцать миллиардов за полгода?
— Ты меня спрашиваешь? — вспылил отец. — Понятия не имею. Стрелять сук нужно через одного, а не возиться с ними как в песочнице! Орлов ходил замом у Гостева. Он всегда будет согласен с точкой зрения Михаила Сергеевича. Просто бухгалтер. Ты спрашиваешь, куда делись деньги? Не знаю! И никто ничего мне сказать не может. Точно знаю, что часть денег ушла "африканским друзьям" в виде поставок оружия. Еще на часть были закуплены станки у Siemens, еще где-то в Швеции, в Дании, в Гонконге — теперь нет денег на то, чтобы произвести перевооружение отраслей! Станки ржавеют, превращаются в металлолом! Все, финита! Где остальное — этого тебе и Рыжков не расскажет!
— Успокойся, — попросил я. — Вообще-то нужно Серому позвонить, но он еще наверняка спит. Через пару часов позвоню.
После схватки со Standard Chartered мне все казалось преодолимым. И мне казалось, что в этом и состоит задумка Серого — выдать кредит и никак не следить за тем, на что тратятся деньги растерянными аппаратчиками. Только допустить, чтобы Россия оказалась в Парижском клубе с прошением о кредитовании было никак не возможно. У них, как в хороших бандах — вход рубль, выход — пять!
— Давай сначала?
Отец упал в мягкое кресло, ослабил галстук и щелкнул пальцем по горлу:
— Давай, неси, разговор долгий. И без поллитры — никак не разобраться.
Увидев в моих руках традиционный бурбон Келлера, он сморщился и полез в принесенный с собою портфель, откуда извлек початую бутылку французского коньяка:
— Убери эту гадость, живешь в Европе, пей европейское!
Спустя час мне стали известны выверты и требования Парижского клуба. Суть состояла в следующем: Союзу, внешний долг которого превысил пятьдесят миллиардов, опять потребовались деньги. Но те двадцать миллиардов долгов, что накопились у страны еще до привлечения фроловских долларов, кредиторы потребовали вернуть, потому что засомневались в способности Союза обслуживать текущий долг. И ЦК КПСС отправил по совету кого-то из центробанковских деятелей делегацию в Париж — вымаливать реструктуризацию и, по возможности, увеличить размер займа. И здесь началось самое интересное!
— Им пообещали увеличить займ вдвое при условии вступления в Клуб, — торжествующе воздев палец ввысь, сообщил отец. — А вот условия вступления поставили такие, что если они согласятся — то я буду знать, что в ЦК сидят враги страны!
— Давай без патетики, — попросил я. — Расскажи мне в цифрах.
— Слушай, это интересно. Внешний долг Союза, как я уже сказал, около пятидесяти миллиардов. Но дело в том, что и ему должны немало. И здесь сумма втрое больше. Так вот, условием вступления в Парижский клуб выставлено требование списания долгов "слабым и развивающимся странам" за исключением короткого перечня тех, кому прощать нельзя: Вьетнама, Ливии, Ирака и Кубы, за которыми числится — держись за кресло крепче — всего восемь миллиардов. А остальные сто сорок, которые должны Мозамбик, Эфиопия, Йемен, Алжир и прочие Ботсваны, нужно списать! И тогда кредит реструктурируют!
Я выпучил глаза от наглости предъявляемых условий:
— Подожди-подожди-подожди! Ты хочешь сказать, что вот так, открытым текстом, предложено отказаться от африканских и азиатских рынков, общей стоимостью в сто сорок миллиардов в обмен на дополнительные двадцать в кредите? Они больные?
— Они? Больные? — удивился отец. — Не думаю. Думаю, их требование будет принято. В Африке все равно не удержаться — силенок не хватит…
