Операция «Ледышка» - [2]

— Я знаю, ты на третьем курсе теперь, а еще я знаю, что завтра вместо экзамена все студенты будут давать для горожан Снежный Бал! — задыхаясь от восторга и даже перестав заикаться, самозабвенно тарахтела Мари. — И ты снова будешь самым-пресамым!

Взор студента, направленный на прачку, мог превращать пустыни в ледники и высушивать цунами, но Мари, парящая на крыльях вдохновения и любви, не замечала ничего.

Радостная и возбужденная, в поисках подтверждения своей аксиоме^[4] она выглянула из окна и впервые по-настоящему разглядела, что находилось внизу.

— Которая фигура твоя?

— Ледышка. Внучка Деда Колотуна, — проговорил студент но, не встретив понимания, ткнул пальцем в крайнюю скульптуру справа. — Это такая сказочная девушка у сабрумаев. Которая подарки на новый год приносит послушным детям^[5].

— Самая красивая! — лояльно закивала Мари, сердечко ее зашлось от неожиданно нахлынувшей храбрости, и она выпалила: — На меня страшно похожа, правда?

— На тебя? — Мельников покосился на назойливую девчонку, честно сравнивая. — Не. У тебя нос курносый и щеки толще. И всё остальное тоже. И волосы черные. Но рост такой же.

— Значит, похожа все-таки? — с надеждой заглянула ему в глаза Мари, проглотив первую часть.

— Ну, похожа… — вздохнул Агафон и снова уставился в окно. — А толку-то…

— То есть, как? Почему толку? — встревожилась девушка.

«Потому что я эту бабу ледяную с места сдвинуть не смогу, хоть самого меня в сугроб до весны закопают! А если и сдвину, то она у меня расколется тут же!» — захотелось взвыть студенту, но перед лицом щенячьего обожания неожиданной поклонницы отчаянные и горькие слова застряли на языке.

А вместо этого, откуда ни возьмись, на волю вырвались совсем другие:

— Таким, как я, это не интересно. Детская забава. Пара слов, щелчок пальцами, взмах рукой… — Агафон томно поморщился, вздохнул и продолжил: — Ниже моего достоинства, Маша, вот что это такое. Словно архитектору домики в песочнице лепить. Вот если бы задача была посложнее…

— Посложнее?! — потрясенно расширила глаза прачка. — А я думала, что такое только в сказках бывает! Стоит волшебнику пальцем пошевелить, как все вокруг хоть бегает, хоть прыгает, хоть танцует — как живое!

— Как живое… — подавленно хмыкнул студент. — Да если бы она ожила…

И тут свет озарения вспыхнул в потухших было очах сабрумайца, и он даже не спрыгнул — свалился с подоконника, роняя фолиант. Но тут же вскочил на ноги и одним прыжком оказался перед девушкой.

— Слушай, Машка! — схватил он испуганно отпрянувшую прачку за плечи. — Я придумал! Я придумал, как ты можешь мне помочь!

— Я?! — опешила Мари.

— Ты! И только ты! Я вспомнил, что видел в одной старой книге такое заклинание — закачаешься! Высший класс! Мы им тут шороху наведем! Мы им тут устроим!.. Вот только не надо на меня так смотреть: это совсем не опасно!

— Нет, что ты! Извини, пожалуйста! Я не хотела! Я и не думала! — всполошилась девушка. — Конечно, я все сделаю, только скажи, что и как! Я всегда!..

— Машуня! Ты настоящий друг! — расцвел Агафон. — Сиди, где сидишь! Сейчас я эту книжку принесу — и мы с тобой такую штуку забабахаем!..

Снежный Бал прошел «на ура».

Украшенная первокурсниками елка сияла гирляндами из бегучих огоньков и пыхала разноцветными искристыми шарами. Второй курс позаботился о вечногорячем какао, вечносладких пирожках и вечносветящихся карамельных фруктах на лакричных палочках. Четвертый устроил снежные фонтаны и музыкальный фейерверк, который было видно не хуже, чем ночью^[6]. Пятый организовал катание на санях-самокатах и лопатах-самолетах вокруг школьной ограды. Но гвоздем программы, как признавали все единодушно, стали ледяные фигуры, оживленные третьим курсом.

Звери — настоящие и фантастические — и два ледяных человека^[7] танцевали друг с другом и с горожанами, разносили угощения и напитки, подсаживали гостей в сани и вытаскивали из них тех, кому одного круга показалось мало, играли с детьми в снежки и раздавали низковисящие елочные украшения в конце бала^[8] — короче, были душою праздника. Сами третьекурсники на высоких помостах вокруг площади едва успевали водить руками, нужные заклинания сыпались с их губ точно скороговорка, но ни один не сдался, ни один не сбился, ни один не подвел.

К огромному, как сам Белый Свет, изумлению Уллокрафта.

Все три часа, что продолжался бал, ректор, по мере возможности, не сводил глаз с подопечной Мельникова — но его ледяная фигура девушки была самой проворной, самой любезной, самой расторопной — короче, самой лучшей. И чем ближе к концу, тем большие сомнения терзали профессора: радоваться ему, что Мельников, наконец, научился делать хоть что-то, не ввергая окружающий мир в хаос, или расстраиваться, что и на это раз отчислить его не удастся?

Но, как бы то ни было, горячие поздравления мэра с успехом быстро привели волшебника в снисходительное расположение духа, а перспектива праздничного ужина в компании отцов Мильпардона и профессуры ВыШиМыШи довершила начатое городским головой. «Если Мельников безупречно выучил заклинания хоть по одной теме — чем не подарок к празднику не только самому себе», — думал он, вполголоса намурлыкивая песенку про елочку, — «но и всему просвещенному человечеству, которое теперь может вздохнуть спокойно и даже весело встретить Новый год?