Операция "Кеннеди" - [33]

— Он же в вас и стрелял.

XXVIII

— Так это был он? — пикантная деталь явно позабавила премьер-министра. — Ну да, это, наверное, было как раз одно из его шести покушений. Пару раз полиция его даже задерживала, но БАМАД вызволял под разными невинными предлогами. Короче, у них уже готов был план покушения, и они мне предложили такой вариант: в меня будут стрелять холостыми пулями, после этого я смогу уехать из страны на пару лет, отдохнуть, попутешествовать, а потом, может быть, даже вернуться. Если доживу, конечно.

Детективный сюжет разворачивался передо мной в таких подробностях, от которых голова шла кругом. Слушая повесть премьер-министра, я должен был все время убеждать себя, что весь этот разговор действительно происходит, и действительно — с моим участием. Это не умещалось в сознании. Если бы то же самое интервью я прочитал напечатанным в "Мевасере" за подписью какого-нибудь их ведущего журналиста, то смог бы и поверить в реальность такой истории и даже позавидовать автору. И наверняка подумал бы о том, что при другом расположении планет мне, а не ему выпало бы брать сенсационное интервью... Но вот небо услышало меня и дало мне в руки козырь — такой, который выпадает раз в жизни. А я сижу, пускаю слюни, как Наташа Ростова, и отказываюсь верить... Очнись, Матвей Станевич, проснись и пой! Победить можно только тогда, когда ты весел и хорошо владеешь автоматическим оружием! Подбодрившись этой лихой цитатой из Аксенова, я залез двумя пальцами в пачку премьерского стомиллиметрового "Кента", достал оттуда сигарету и быстро ее раскурил.

Бывший глава правительства, похоже, не обратил никакого внимания на мое смятение. Начав рассказывать историю собственной гибели, он все больше увлекался повествованием, речь его становилась быстрей, и из нее исчезли все интонации дипломатической осторожности, совсем недавно задававшие тон всей нашей беседы. Я подозревал, что моим собеседником движет прежде всего желание выговориться, дать выход чувствам и воспоминаниям, от которых ему нечем было отгородиться в атмосфере вынужденной праздности и бездействия последних трех месяцев. Его рассказ был вовсе не похож на интервью — скорее, то была исповедь, в которой важен не собеседник, а возможность излить душу.

— Когда они предложили мне сыграть в покушение, я был возмущен. Я сказал, что не играю в такие игры, а им всем после подобных предложений стоит задуматься о своем служебном соответствии. Но назавтра мне принесли результаты очередного опроса общественного мнения, по которому меня поддерживало на прямых выборах 38%, а мирный процесс одобряло 46%. И какой-то раввин в Америке выдал галахическое постановление, что меня можно уничтожить как предателя Земли Израиля. Тут мое терпение лопнуло. А тот человек, который все придумал, он же и принес мне обе эти сводки в тот день, сказал: подумай, босс. Ты будешь святым. Весь мир будет рыдать и славить твое имя. Поддержка нашей партии и мирного процесса подскочит минимум вдвое. А всех этих старых пердунов, которые хотят нашей крови, мы выстроим в одну большую всемирную очередь за бесплатным супом для безработных.

— Вы действительно верили, что сможете вернуться в Израиль?

— О, планов возвращения было предостаточно. Рассматривался даже вариант, при котором меня не убьют, а сделают "растением". То есть под видом меня какого-нибудь бродягу с проломленным черепом будут держать в бессознательном состоянии на аппаратном дыхании несколько месяцев, а потом объявят о медицинском чуде, и я снова обрету сознание... Подобрали даже кандидатов: в различных клиниках Израиля посмотрели нескольких больных-одиночек с погибшей мозговой корой. Но этот вариант пришлось забраковать из-за сложностей с сохранением секретности. В результате был реализован план убийства, который разработал этот "Коктейль". Вот и все...

— А как прошли для вас эти три месяца? — спросил я осторожно. — Вы не раскаиваетесь в том, что сделали?

— Честно говоря, это трудный философский вопрос, — ответил премьер-министр, употребив слово, чуждое его обычному военно-колхозному лексикону. Я тут же невольно вспомнил, как после нескольких неудачных попыток взять штурмом слово "фундаменталистский", во время речи в кнессете пару лет назад, он махнул рукой и буркнул себе под нос: "Ну не получается у меня, не получается"... — Трудный вопрос. Непонятно, что хуже: то, что этот план реализован, или то, что он не сработал. Проблема в том, что этот заговор не мог сработать до конца. Сейчас он раскроется, если ты, конечно, не передумаешь о нем писать... Кстати, ты еще не передумал?

— Почему я должен передумать?

— Чтобы спасти мирный процесс, например... Если тебе близки наши цели, то ты можешь принести свой материал в жертву мирному процессу...

— Мне дорог мирный процесс, — сказал я, — но я уже жил однажды в обществе, где власть держалась на лжи и коллективной истерике. Я не хочу никому помогать строить такое общество в Израиле. Как бы сильно мне ни хотелось, чтоб наших мальчиков перевели из Хеврона в Тальпиот на время милуим... Так что я свое дело сделаю так, как я его вижу. Простите меня, если сможете.