Операция «Икс два нуля» - [17]

Мы попрощались с дядей Петей и забрались на штабель дров. Илюшка встал перед нами и сказал:

— Я думаю, у Леньки Пискунова есть нож! Раз он с такими людьми, как лысый, ездит, значит, у него есть нож!

— Ц-ц-ц-ц! — сказал Валерка-Арифметик.

Потом мы немного помолчали.

— Вот что, робя! — наконец сказал Илюшка Матафонов. — Теперь уже не игра… решайте, будем дальше копать Леньку Пискунова или не будем?

— А ты будешь копать? — спросил Валерка.

— Буду!

Мы долго думали. Может быть, десять минут, а может быть, и двадцать. Я думал такое, что никому никогда не расскажу, хотя по лицу Валерки-Арифметика видел, что он думает то же самое. Лицо у него было задумчивое и бледное, а что касается Генки Вдовина, так тот зло кривился и сжимал кулаки.

— Я буду копаться! — сказал Генка Вдовин. — Я ему морду набок сворочу!

— Справедливо! — сказал Валерка-Арифметик. — Я тоже буду копаться!

— Надо копаться! — вздохнул я. — Раз начали — значит, нам уже нет пути назад… Вот в киношке «Последний вечер» один чудик говорит, что нельзя останавливаться на полпути… Видали, робя, эту киношку?

— Надоели киношки! — вдруг закричал Илюшка Матафонов. — Все киношки да киношки! Подумаешь! Мы это дело с Ленькой Пискуновым интереснее, чем в любой киношке, устроим!

— Не болтай, Илюшка! — сказал я. — Вон в «Деле пестрых» так все интересно, что ай-люли!

— Они комбинированные съемки делают, — сказал Валерка-Арифметик. — Американец думает, что в кино все правда, а они комбинированные съемки делают…

— К черту киношки! — заорал Генка Вдовин. — Что мы теперь с Ленькой Пискуновым делать будем?

— Мы продолжаем следить за Ленькой Пискуновым, не спускаем глаз с лысого и с того человека, что встретился нам в сосенках! — сказал Илюшка. — Начинаю подозревать, что этот человек тоже имеет отношение к делу «Икс два нуля!»

— То-то же! — обрадовался я. — Этот человек, из сосенок, самый опасный!

— Не перебивать! — приказал мне Илюшка. — Завтра мы начинаем слежку за Ленькой Пискуновым с пяти часов утра. Было замечено, что он иногда ходит ловить рыбу на Читинку, а из дома выходит без удочек. Где он прячет удочки, вот что интересно!.. А послезавтра мы начинаем заниматься приемами самбо, что значит — самооборона без оружия. Я книжонку достал. Мировая!

Ура! Кое-что есть любопытное!

Каждый знает, что в пять часов утра из дому уйти легче, чем вечером. Нужно сказать, что ты идешь на рыбалку, и тебя разбудят. Мои папа и мама считают, что рыбная ловля облагораживает человека, так как воспитывает любовь к природе, созерцательность, усидчивость, способность к глубоким размышлениям. Все это, наверное, правильно, но я точно знаю, что любовь к природе рыбная ловля не воспитывает. Окунь так заглатывает крючок, что из него кишки лезут, когда тянешь крючок обратно…

Мы с мамой с вечера поставили будильник на половину пятого, но проснулся я сам. Было четыре часа утра, а уже светло, как днем. И тихо-тихо. Я даже услышал, как на вокзале кричат тепловозы, хотя в нашей квартире никогда раньше не были слышны их голоса. «Пришел!» — сказал один из них. — «Ухожу!» — ответил второй.

«Куда ты идешь, Борька Синицкий! — печально подумал я о себе. — Куда!»

Я лежал на спине вытянувшись. Ноги доставали почти до спинки кровати, и одеяло было уже коротковато. Когда я однажды пожаловался маме на это, она сказала: «Взрослые люди не завертываются в одеяло с головой!» Тогда я почему-то не обратил внимания на ее слова, а вот сегодня подумал, что я уже действительно большеватый парень. Не взрослый, конечно, а большеватый.

«Большой ты уже, Борька, большой! — подумал я. — Вот лежишь себе на кровати, а потом поднимешься и пойдешь искать жуликов!» И я поднялся, и выключил будильник, и подумал еще о том, что первый раз в жизни так рано проснулся сам: утром меня раньше надо было будить с пушками. Потом я напился горячего кофе из термоса, съел холодную котлету, бутерброд с сыром и вышел на лестницу. Когда я закрыл дверь, то услышал голоса папы и мамы. Они, наверное, удивлялись тому, что будильник не звенел, а я встал сам. На улице было сыровато, прохладно, но солнце светило ярко.

— Американец точный, как часы! — засмеялся Валерка-Арифметик. — Здорово, Борька!

Они, оказывается, все трое уже ждали меня у подъезда. И мне вдруг стало очень весело. Наверное, потому, что горело яркое солнце, что ребята были чистенькие, умытые, свежие, как белье после стирки. И даже пахло от них, как от белья, — солнцем и воздухом. Может быть, и от меня так же хорошо пахло.

Минут через десять мы сидели в кустах возле тропинки, которая вела от дома Леньки Пискунова. Он всегда ходил на рыбалку по этой тропинке. Мы сидели тихо, и я слушал птиц.

Самым веселым оказался дрозд, который выделывал бог знает что! Он дразнился. Он дразнил ту синицу, что лениво сидела на ветке. Дрянная была синица, малохольная, и он правильно ее передразнивал, но она — хоть бы хны Я терпел-терпел, да и показал синице кулак; она искоса посмотрела, подумала немножко и улетела; мало ли что может быть в моем кулаке.

— Справедливо! — шепнул мне Валерка-Арифметик. Расселась, как барыня, и важничает. Толстуха!