Операция «Антиирод» - [17]

– Куда едем, папаша? – спросил он, перегибаясь с водительского места к окошку.

– Мне очень плохо, – невпопад ответил Юрий Адольфович. – Домой. На Васильевский.

– Садись, – милостиво разрешил водитель, нимало не заботясь о том, что называет на “ты” постороннего пожилого человека.

– Юраша, что случилось? – спокойно спросила Юлия Марковна, открывая дверь. – Где твой плащ?

– Я его, кажется, забыл у Володи, – соврал Юрий Адольфович, удивляясь легкости, с которой ложь сама выскочила из него. То есть он и вправду был сейчас у соседа – Владимира Яковлевича. И почти четыре часа просидел, тупо уставившись в телевизор, лишь изредка подкладывая под язык новую таблетку валидола взамен истаявшей. Деликатнейший человек, Владимир Яковлевич не задал ни одного вопроса, увидев, в каком состоянии пришел Бляхман. Лишь пару раз обеспокоенно переспрашивал, не нужно ли чего посильнее, чем валидол.

– Так сходи и принеси, – потребовала Юлия Марковна.

– Потом, Юля, потом.

– А почему от тебя пахнет валидолом? Тебе что – плохо?

– Ничего страшного. Немножко прижало, но уже отпустило.

Юлия Марковна немедленно встревожилась и сразу же позабыла о плаще. Судя по всему, из филармонии не звонили по поводу отсутствия Юрия Адольфовича на репетиции. Мысленное упоминание о филармонии тут же отозвалось сильнейшим уколом где-то под лопаткой.

– Что с тобой? Вызвать “скорую”? Сердце? – Жена уже тащила Юрия Адольфовича в комнату, высоко поддерживая его под локоть, словно дружинник – пьяного хулигана.

Юрий Адольфович покорно лег на диван. Голова его работала четко и ясно. Значит, так. Сразу он не умер. И, судя по всему, в ближайшее время не умрет. Выходит, надо смириться с тем, что боль теперь с ним будет всегда. Юрий Адольфович в который раз внимательно прислушался к себе. Боль была на месте. Но не тяжелой ношей, давящей на плечи, а жутким призраком, хоть и стоящим вдалеке, но так, что его, словно высокую колокольню, видно с любой точки. Что ж, будем учиться с этим жить.

– Что случилось, Юраша? Тебя кто-то обидел? Вызвать “скорую”? – Юлия Марковна продолжала равномерно сыпать вопросами. “Нет, – решил Юрий Адольфович, – сейчас я ничего не буду ей говорить. Нельзя ее нервировать накануне такого важного события. – Он снова удивился своей непропавшей способности переживать за жену и дочь. – Завтра. Конечно, завтра”. Юрий Адольфович попытался представить себе лицо жены, когда она услышит, что он уходит из филармонии. Нет. Завтра. Завтра.

– Юленька, у меня сегодня была очень тяжелая репетиция, – спокойно и устало начал он. (“Очень, очень тяжелая!” – ехидно поддакнул внутренний голос.) – Я должен немного отдохнуть. Я полежу полчасика, а потом тебе помогу. Когда приходят гости?

– В шесть, – подозрительно глядя на мужа, ответила Юлия Марковна. – Можешь полежать хоть часик. Но потом почисти мне картошки.

– Хорошо, хорошо. – “Она что-то подозревает? Она уже все знает, – холодея, подумал Юрий Адольфович. – Иначе почему она просит меня почистить картошку? Последний раз я это делал в армии. Она проверяет меня. Если я соглашусь, значит, мои руки мне уже не нужны. Спокойней, спокойней. В любом случае, все разговоры переносим на завтра”. Почему именно завтрашний разговор с женой казался ему менее страшным, чем сегодняшний, сказать трудно. Да и чего ему, собственно, бояться? Ведь дело касается только его. Юрий Адольфович вдруг с каким-то даже веселым ужасом нафантазировал себе, что завтра скажет Юле не о работе, а о том, что... уходит из семьи! К молоденькой флейтистке Наде Соломиной! Горячие мурашки пробежали по спине, Юрий Адольфович не выдержал и улыбнулся нелепости своей шутки.

– Чего ты улыбаешься? – Теперь стал окончательно понятен тон Юлии Марковны. Так подозрительно ласково разговаривают с младенцем, насчет которого существуют серьезные сомнения: не накакал ли он в штаны.

– Хорошо, Юленька, я почищу картошку, – ответил Юрий Адольфович, хитро глядя на жену.

– Ах, Юра, ты мне всю голову заморочил! Я совсем не то хотела сказать! – Юлия Марковна всплеснула руками. – Я хотела сказать – не картошку почистить, а ковер пропылесосить!

– А, по-моему, у тебя на кухне что-то сгорело, – сообщил Юрий Адольфович, поводя носом.

– Да? – Юлия Марковна помчалась на кухню, а ее муж впервые понял, кого она ему напоминает. Домомучительницу из “Карлсона”.

Юрий Адольфович пылесосил ковер со скорбной улыбкой смертника, который выполняет последние в своей жизни общественно полезные работы. Минут через десять он выключил пылесос и отправился на кухню. Налаживать отношения.

– Итак, что у нас сгорело?

Юлия Марковна повернула к нему от плиты раскрасневшееся лицо:

– Молодец! Накаркал! Я только что сожгла ванильные булочки!

– Как? Еще и булочки?

– Нет, не еще, а просто – булочки. Тогда-то у меня ничего не сгорело, я думала, ты просто пошутил...

“Пойду-ка я с кухни”, – решил Юрий Адольфович. Какое-то странное, неясное подозрение закопошилось в его мозгу. В гостиной он поставил себе пластинку Вагнера, любимейший 1 акт “Лоэнгрина”, и начал ставить эксперимент. Внимательно принюхивась, он время от времени заходил на кухню, проверяя свою догадку. Юлия Марковна суетилась у стола. Около пяти пришла дочь, женщины стали суетиться вместе... Когда в три минуты седьмого тренькнул звонок входной двери, Юрий Адольфович сделал удивительное открытие. И теперь, стоя перед закрытой дверью, он мог с уверенностью сказать: у жениха Саши очень терпкий и редкий одеколон, а его мать надушилась туалетной водой “Пуазон”, очень модной лет десять назад. Нет, через две утепленные двери квартиры Бляхманов не то что запахи – поражающие газы не проникнут. Все дело в только что обнаруженной способности... Рассеянно здороваясь и знакомясь с новыми родственниками, Юрий Адольфович пытался формулировать...