Операция «Андраши» - [25]

— Видишь ли, — терпеливо объяснял он Марте, — здесь мы действительно стоим на развилке дорог. Мы находимся у пограничной черты — тут ее можно заметить где угодно, — которая отделяет цивилизованное сердце Европы от нашей дикарской периферии. Эта широкая древняя река — как мощно, как величественно течет она! — отмечает исконный limes[3] нашей европейской культуры. Для римлян — Рейн. Для нас — Дунай.

В течение тех недель, когда он ждал Корнуэлла и необходимых известий из Лондона и Вашингтона (впрочем, он не слишком рассчитывал на благоразумное вмешательство Рузвельта), они часто гуляли по набережной, где благодаря тактичному покровительству Пишты могли ничего не опасаться. И в этот вечер они глядели за реку, на темные горы, не осененные цивилизацией, и вновь делились сомнениями: благоразумно ли, да и вообще можно ли довериться диким и ненадежным славянам, обитающим там?

— Хотя, не забывай, определенный элемент риска неизбежен, если мы решим совершить этот… этот переход. В Будапеште я так им и говорил. Телеки, когда он был премьером, понимал это. Но я не вполне уверен, понимает ли Каллаи.

Во всяком случае, приключение обещало быть интересным.

— Но знаешь ли, — размышлял он в ритме их неторопливых шагов, — иногда наступает минута, когда мыслитель должен превратиться в человека действия.

Он выпрямил могучую спину, притопнул пятидесятилетними ногами в глубоком убеждении, что это возможно — если не для других, то, во всяком случае, для него, патриота, одиноко стоящего над схваткой, — и напомнил ей, что в молодости нередко проходил за день по тридцать миль.

— Необходимо, — продолжал он, — спасти хотя бы корни нашей цивилизации. Как мы их спасли — я могу смело сказать это — в битве с турками при Могаче.

Они еще некоторое время медлили у холодной реки, зябко поеживаясь при виде дальних обрывов Варадина за стремительно бегущей водой — серых, отливающих легкой желтизной набальзамированного трупа, полупогребенных под полосой густого леса.

— Пишта говорит, что эти горы кишат партизанами.

— Это же сказал и капитан Корнуэлл.

— Да-да, совершенно верно.

Они вернулись к своей маленькой калитке в укромной стене, поднявшись к ней с набережной Дуная по узкому проулку, а солнце тем временем опускалось в пасмурной скорби к неведомой земле за черными горами. Они вошли в свою калитку и заперли ее за собой. До них донесся уверенный, четкий шаг патруля, проходящего по улице.

— Наши соотечественники, деточка. Бедняге Пиште удалось добиться этого с очень большим трудом. Гестапо, кажется, начинает не доверять ему.

Они вновь подтвердили друг другу, что будет достаточно подождать еще семь дней — не дольше, да и это уже, пожалуй, опрометчивое великодушие. Исходя из соображений политического реализма, не говоря уж о самоуважении и даже личной безопасности, этот срок следовало бы сократить. — Тогда я отошлю тебя в имение Найди, деточка, а сам попробую выбраться через Стамбул. Пока у власти Каллаи, с нашей стороны помех не будет, но немцы…

Она начала его успокаивать и выторговывать лишнее время, потому что ее снедало жгучее желание поскорее выбраться в широкий мир.

— А к тому же, — нежно поддразнил он, — ты чуть-чуть влюблена в нашего доблестного английского капитана. Самую чуточку?

Даже мысль о том, чтобы взять ее с собой в такой путь, казалась нелепой, но ведь и само время было нелепым.

Она удовлетворенно засмеялась и ушла к себе в спальню, обставленную старинной мебелью. Она встала перед высоким зеркалом в золоченой раме, передвигая свечу то так, то эдак, любуясь своими яркими губами и темными глазами, улыбаясь себе, призывая жизнь и все чудеса жизни, ждущие ее в том, еще незнакомом мире, который, конечно, ни в чем ей не откажет. В комнате веяло запахом лаванды и жаром высокой белой печки. Она распахнула окно, ощущая свою внутреннюю силу. Она сильна, молода, полна надежд — даже война не сможет отнять у нее то, что ей положено по праву. Она оперлась нежными локтями на подоконник, глубоко вдохнула деревенские запахи пригорода, уловила среди них аромат счастья, уходящего за пределы тихой ночи, и затрепетала от восхитительного предчувствия.

Тем не менее опять полил дождь.

Глава 4

Всю ночь они, удаляясь от реки, кружным путем шли к городу, а день провели под проливным дождем, укрывшись кукурузными стеблями, которые надергали из мокрой скирды. Час за часом они лежали посреди поля, измученные сыростью и усталостью, от которых болезненно, до судорог, ныло и словно распухало все тело. Деться им было некуда.

— Придется подождать, — объяснил Юрица. — Здешним крестьянам довериться нельзя. Они не из наших.

— А вы их распропагандируйте! — набросился на него Марко. — Чем вы все это время занимались?

— Жили тут, черт подери!

— И обжирались. Это сразу видно. Три копченых свиных бока на этом сеновале. Три, говорю я тебе.

— Погодите до завтра. Будете спать на перинах в ночных рубашках. Это уж я вам обещаю.

Утро прошло в коротких вспышках разговоров, а днем их наконец отыскал связной — коренастый парень с совсем еще мальчишеским лицом. Он сошел с дороги, насвистывая, как предписывала инструкция, и остановился возле них, у самой скирды. Его зовут Коста, объявил он, и все в полном порядке.