Опекун для юной девы - [80]

И каждый камень убивал надежду на то, что Аню можно спасти, обнять, увидеть… Она жива, да. Жива, но не для нее.

Потом женщина рыдала, а он молча ждал, когда она успокоится.

— У вас есть сердце? — сквозь слезы спрашивала его женщина.

— Есть, — спокойно склонял он голову. — Я же все-таки здесь.

— Вы мне можете пообещать, что с ней все будет в порядке? — пыталась добиться она хоть каких-то гарантий.

— Разве могли бы пообещать это вы всего месяц тому назад? И чего стоили бы ваши обещания в свете последних событий? — не снисходит до утешений мужчина. — Это жизнь, и над нею никто не властен. Но я могу вам поклясться, что неделю назад, когда я видел ее, она была счастлива. Она нашла дом и семью на столь пугающей вас чужбине. Была окружена поддержкой и заботой. Многие ли имеют большее на старте новой жизни? — он невозмутимо пожал плечами и поднялся, его уже ждали. — А уж чего она сможет добиться, имея все это — от меня не зависит, так же, как и от вас… Вы не угостите меня своей вишней? — попросил, взглянув на дерево за окном. — Хочу сделать приятное своей подруге, она любит сочные фрукты.

* * *

Она сидела за длинным пустым столом в кабинете какого-то местного милицейского начальника и ждала. Очередного допроса, видимо. Но начальник задерживался, а ей принесли чай и бутерброды. Последнее, чего она ожидала от этого места, так это то, что тут будут кормить. По крайней мере до того, как установят ее личность и отправят… Куда? Знать бы еще, что ей по здешним законам положено. Или что будет, если ее личность так и не смогут установить.

Второе по всему выходило лучше. Ведь так за ней только мелкое (она надеялась, что мелкое) хулиганство. А вот если установят… И на ней сразу кража крупной суммы денег, побег от практически обожествленного при жизни владельца. А хулиганство — это так, досадная мелочь на закуску, о нем и не вспомнят, должно быть, учитывая предыдущее.

Интересно, что здесь полагается за бегство рабов? Вернее, горько усмехнулась она, что здесь полагается за бегство еды? Рабов — она из истории знала — за побег плетьми секли. А вот про еду история умалчивала. Но на то она и еда, чтобы в любом случае быть съеденной.

Быть съеденной — или, вернее, выпитой — желания у девочки не было ни малейшего. И потому она решила молчать. До последнего. А вдруг повезет?

Хотя про везение говорить не приходилось. Все с самого начала пошло не так. До вокзала она добралась без проблем. И даже поезд на Новоград в расписании нашелся. И билеты на него были, и денег хватало. Да только не продавали тут билеты без паспорта! А у нее так и вовсе разрешение родителей потребовали, сразу вычислив ее отсутствующие восемнадцать.

Она отчаянно покрутилась на перроне, понадеявшись, что в вечерней тьме удастся пробраться в вагон без билета, как-то спрятаться, затесавшись в толпу провожающих, договориться с проводником. Не вышло. Не умела она с незнакомыми людьми дружеские контакты завязывать, с рождения не дано было.

Поезд ушел. И она тоже ушла — куда-то через пути, прочь. Что толку было на вокзал возвращаться? Мимо нее прогромыхал вагонами товарный состав, чуть притормозил на светофоре, пропуская встречный поезд. Аня заметила недалеко от себя приоткрытую дверь, терять ей было нечего, и она решилась.

Воровато оглянувшись, забросила в вагон сумку и забралась сама. Внутри обнаружилось огромное количество каких-то мешков с мукой или чем-то очень на нее похожим. И немного свободного места для одной маленькой, насмерть перепуганной девочки. Людей здесь не было, собак тоже. Красный свет сменился зеленым, и Чернометский вокзал, а вскоре и весь город, остались позади.

Под стук колес она уснула. Проснулась от того, что солнце светило сквозь щель прямо в лицо, а поезд стоял. Аня осторожно выглянула наружу и не поверила глазам. «Новоград» — сообщали большие красные буквы над зданием вокзала. Порадовавшись такой удаче, она бодро выпрыгнула из вагона.

И на этом удача закончилась. Потому как ее практически сразу взяли за шиворот работники местной милиции (или как она у них тут называлась) и отвели в отделение.

Сначала Аня перепугалась жутко. Потому как решила, что это Аршез ее нашел (не лично, понятно, приказ своим людям отдал). А это могло означать только смерть — в самом буквальном смысле. Аня чувствовала себя женой Синей Бороды, открывшей запретную комнату. Тот тоже притворялся добрым. Но лишь до тех пор, пока жена не узнала правду.

Но оказалось, ни про какого Аршеза здесь никто ничего не слышал. Здесь требовали адрес и телефон родителей, безнадзорный ребенок которых (то есть, она) был задержан во время хулиганских действий на железной дороге.

Ее, конечно, ругали, но как непутевую девчонку, малолетку, ищущую острых ощущений ввиду отсутствия цели в жизни и мозгов в голове. Аня молчала. На малолетку она была согласна. Вспомнила, как ОН — тогда еще притворявшийся хорошим — не раз упоминал, что несовершеннолетние Великим не положены, ее подарили ему в нарушение местных законов. И потому даже пробормотала что-то, что папа напился, маму опять побил и ее собирался, и потому домой она не пойдет, и где этот дом — не расскажет. Пусть ее, в самом деле, в детский приют отдают до выяснения. Туда вампиры и близко подходить не должны, раз у них тут законы такие.