Опекун для юной девы - [51]

— Ты зачем не спишь, ребенок? — поинтересовался с печальной улыбкой. Почти убежденный, что на этот раз все же проснулся. Почти. — Разве мама не говорила не бегать по ночам в спальни к малознакомым мужчинам?

— А тебе мама не говорила, что ты — свинья неблагодарная?! — тут же вспыхивает девочка, отпрядывая от его кровати. — Я думала, ты умираешь, ты так орал, что стекла звенели. Спасать тебя прибежала, а ты… моралью меня попрекаешь?!

— Да какая мораль? — он раздраженно садится. Уже собирается отбросить простыню и встать на ноги. Но в последний момент замирает. — Ты мне халат не подашь? Он в шкафу, с краю.

— Нафига тебе халат? — она все еще злится. — Ты и так, как русалка, волосами прикроешься.

— Боюсь, бедра они не прикроют. А неловко будет тебе.

Вновь краснея, она отскакивает к шкафу. Излишне резко распахивает дверцу, срывает с вешалки халат, кидает ему.

— Спасибо, — он начинает одеваться теми же резкими и рваными движениями.

— А ты, — она так и стоит лицом к шкафу, не смея обернуться, — действительно спишь совсем… — так и не выговорила, смутилась. — Или это ты просто меня пугаешь?

— Напротив, ребенок, из последних сил пытаюсь не испугать, — он невесело усмехнулся. — Но в своей спальне я тебя не ждал. И не жду. Потому что — да, я действительно сплю без одежды. А, кроме того, всех женщин, которых я когда-либо в этой спальне ждал, я ждал с единственной целью. Уж прости, не для разговора о садоводстве. Ты же не хочешь, чтоб я со сна перепутал тебя с одной из них? — и лишь выговорившись, почувствовал, как она закаменела. Да что ж он творит опять?!

— Прости, — его ладони опустились на дверцы шкафа справа и слева от девочки. Поймал. Теперь она никуда не бросится, он не даст. Не пустит. — Мне действительно снились жуткие сны, и вот результат: я сам говорю жуткие вещи и все время тебя пугаю, — его негромкий голос прозвучал возле самого уха, а полы его длинного халата мазнули по ее голым ногам. — Прости, ребенок. Я никогда тебя не обижу, ни в каком состоянии. Я обещаю, — очень осторожно он положил руки ей на плечи. — Идем, Анют, провожу тебя в твою комнату. И спасибо, что разбудила. Мне действительно было очень плохо в том сне.

Осторожно вывел ее. Прочь, подальше от распахнутого окна. Довел — молчаливую, притихшую — до дверей ее спальни.

— Спокойной ночи, Анют. Еще раз прости. Мне правда жаль, что так вышло.

Он оставляет ее, направляясь в ванную.

— Аршез, — зовет она уже в спину.

Он оборачивается.

— А ты правда мог бы… — нервно сглатывает, — перепутать? Меня со своей… со своими… Вот просто схватить и…

— Ш-ш-ш, — Аршез возвращается, вновь легонько обнимает ее за плечи. — Вот дернуло меня за язык! Тебя мне уже ни с кем не перепутать, маленькая. Никогда. У нас ауры сцеплены, я тебя, как собственное дыхание, чувствую, — он поправляет прядь ее волос, скользит пальцами по ее волосам. — А вот о той дистанции, что так важна для тебя, и в самом деле могу и не вспомнить в первые секунды.

Вновь слышит ее нервный вздох.

— Ань, ну я ж не маньяк. Что я успею? Ну, на кровать повалю, поглажу излишне интимно, поцелую не в висок, а, скажем, в грудь…

Сон — та его часть, что еще не стала кошмаром — вспомнился неожиданно ярко. Он даже глаза прикрыл, чтоб она не прочла в них его желаний.

— Но ведь уже в следующий миг ты начнешь так орать и так колотить по мне всеми конечностями, что пострадавшим в любом случае останусь исключительно я, — он попробовал свести все к шутке. — И избитым, и оглохшим, и при своем интересе.

Почувствовал, что она оттаивает. Позволил себе улыбнуться.

— Я, конечно, люблю девочек, Анют, я этого не отрицаю. Но я не обижаю тех, кого я люблю. И ничего и никогда не делаю против их воли. Ни наяву, ни во сне, ни в бреду. Я опасаюсь смутить тебя невольно, маленькая. Но уж никак не обидеть, — он осторожно поцеловал ее в лобик. — Спи спокойно, ребенок. А в спальню мою все-таки не ходи.

Ушла. А он наконец уселся в ванной, позволяя потокам холодной воды литься себе на голову. Остужать. Отрезвлять. Успокаивать. Он откинул голову назад, ловя воду ртом. И пил, пил, пил большими судорожными глотками. Не сон. Все-таки уже не сон. Он проснулся. Его дева жива. Все хорошо.

Надолго ли?..

* * *

Аня металась по кровати с пылающими щеками и все никак не могла успокоиться. Сон не шел.

— Распутный, развратный, бесстыжий… хам! — бормотала она в подушку. И она еще умилялась прошлой ночью, что он халат не снял, когда с ней лег от кошмаров ее спасать. Да как бы он его снял, с его-то привычками?.. То есть он вчера обнимал ее, а у него под халатом… Черт, вот как самому-то не стыдно?..

Ну вот за что ей такое? И ведь хороший же парень. Ладно был бы гадом последним, было бы проще, а так… Он обезоруживает ее своей добротой, своей нежностью. Заботливый, предупредительный, идеальный. И она теряет голову, а у него, похоже, все инстинкты — в постель затащить, он, видно, и не знает, как с девушкой общаться, чтоб днем не лапать, а ночью не… Она раздраженно перевернулась на живот. «Всех, кого я к себе звал, я звал не для разговоров… Могу забыть о дистанции, что так важна для тебя… Со сна могу и перепутать». Маньяк! «Не маньяк» он, как же! Маньяк и есть. «Не ходи ко мне в спальню, не сдержусь». А еще ребенком ее кличет. «Ребенок то», «ребенок се». А сам только и думает, как бы этого ребенка… Или это он себе зарубки на мозг делает, мол, «ребенок, не трожь!»?