Опекун для юной девы - [48]

Аня белеет.

— Но… ты же только что говорил — «рабство».

— И долго ты протянешь в этом рабстве? Три года, четыре? Скорее три, буду честен. А может, и того меньше…

— Ксан, прекрати! — Аршез не выдерживает. — Ты первый не заинтересован терять работу. И потому либо сделаешь так, чтоб все получилось, либо откажешься.

— Либо сдам тебя, об этом не думал?

— Думал, — не стал отпираться Аршез. — Но ты не из тех, кто способен на подлость. И ты не подставишь ребенка. Если посчитаешь, что я прошу о предательстве — накажешь сам. Побьешь меня, разорвешь нашу дружбу — но не в спину, не чужими руками.

— Я мог измениться.

— Мог. Но не изменился.

— Ладно, малыш, — Ксан тяжело опускает руку ему на плечо. — За твою в меня светлую веру, — притягивает его к себе чуть ближе, трется виском о висок. Отстраняется. — Хорошо. Разумеется, мы все сделаем правильно. Но риск есть всегда, и предупредить я был должен. Так что, кроха, ты все еще хочешь писать письмо?

Она испытующе смотрит на одного, на другого. Они действительно готовы рискнуть, из-за нее? Вернее, Аршез — из-за нее, а Александр — из-за Аршеза… А она — из-за мамы. А мама? Если она получит письмо, и на радостях начнет показывать его всем вокруг, пойдут разговоры, новость просочится в газеты… Аня впервые задумалась, что ее письмо вовсе не так безобидно, как ей казалось. Но ведь Ксандар (именно так, а вовсе не Сашей зовет его Ар) готов это письмо передать, а он ведь разведчик и, значит, просчитал все риски…

— Мне, наверное, стоит написать в письме, чтоб мама никому о нем не говорила, потому что иначе здесь об этом узнают, и у нас у всех будут неприятности?

— Нет, Анют, такого писать как раз не надо, — качает головой шпион неведомой расы. — Об этом я расскажу твоей маме сам. Поверь, слова я найти сумею. От тебя требуется другое. Во-первых, написать так, чтоб мама поверила, что письмо от тебя. Во-вторых, так, чтоб это не было письмо «из-за Темных гор»… Просто письмо от дочки маме из одного города в другой, — пояснил он, видя Анино недоумение. — Чтобы где бы его ни прочли посторонние — по эту сторону гор или по ту — не создавалось впечатления, что отправитель и адресат разделены непреодолимой границей. Или что в письме содержится хоть какая-то запретная информация.

Аня задумалась. Чтобы мама поверила… Почерк можно подделать. Или не признать. Какие-то особые «тайные» слова у них в ходу не были, «домашние клички» — тоже. Это вон подруга Юлька всю жизнь звала свою маму «мусечкой», а та ее в ответ — «карапузиком». Они же всегда были друг для друга просто мамой и Аней. Ну, мамочкой и Анечкой в особо чувствительные моменты. Не велика шифровка. Что там еще полагается в таких случаях? Упомянуть о чем-то, известном лишь настоящей Ане? О чем? В голову решительно ничего не лезло.

— Погоди, а фотографию? — осенило девочку. — Я же могу послать фотографию? И изображена буду я, и почерк, и… я у нее свой кулон попрошу, мне бабушка дарила, она знает…

— Кулон просить не стоит, это — материальная ценность, так меня за мошенника примут, который на горе пытается подзаработать, — качает головой Ксандар. — Но мысль хорошая, что-то же я должен тебе привезти, чтоб подтвердить, что доставка состоялась. Вот только не ценное, простое. А фотографию — неплохо бы, но мы уже не успеем ее сделать, я улетаю прямо сейчас.

— Кулон не ценный, — отмахивается девочка. — Там оправа из дешевого металла, да стеклышки крашеные, и то одна часть выпала, у другой краска облезла. Мама его вообще выкидывать много раз собиралась, я не давала… А фотографии у нас есть, — Аня радостно дергает на себя ящик стола, выхватывая оттуда пачку фотографий прежде, чем Аршез успевает ее остановить. — Вот, тут можно выбрать.

— Я сам, — Ар все же перехватывает у нее пачку, — выберу.

— Не, Арик, ты не атлант, — усмехается на это Ксандар.

— А кто? — тут же заинтересовывается Аня.

— Дракон, не видишь, что ли? — продолжает насмешничать Ксан. — Вон как над сокровищем чахнет.

Аршез лишь фыркает, перебирая снимки, мучительно выбирая, какой же отдать. Она была разная, его девочка. Здесь смотрела прямо, здесь — чуть исподлобья, тут улыбалась несмело, а на этом была серьезной-пресерьезной. И какой из них лишиться?

— Садись пока письмо сочинять, он еще полчаса будет от жадности давиться, — Ксандар пододвинул девочке стул. — Аршез, кончай драконить, дай Ане бумагу с ручкой.

— А, может, лучше прямо на обороте фотографии написать?

— Такое короткое письмо? Ань, оно одно единственное будет, почтальоном я работать не стану. Да и потом, фотографию можно родным и знакомым показывать, в рамочку ставить, а письмо — это личное, зачем совмещать?

Она кивает, соглашаясь с Ксандаром.

— И учти, — добавляет он. — Все, что ты напишешь, я буду сейчас читать и редактировать. Приму от тебя только тот вариант, который меня устроит. Так что готовься переписывать все несколько раз и даже не мечтай о тайне личной переписки.

— Конечно. Ты не думай, я все понимаю, — она придвигает к себе лист бумаги, поданный ей Аршезом, берет в руки ручку, решительно выводит первые слова. — Ксандар! — зовет, оторвавшись от письма.