Опекун для юной девы - [32]

— Думай, какие тебе важнее, а я пойду поищу продавца… Быть Великим, все же, порой удобнее, продавцы сами тебя находят…

— Погоди, зачем продавца? — встрепенулась она, отвлекаясь от разглядывания мебели.

— Чтобы продал, — он взглянул на нее с легкой улыбкой. — Да ты не переживай, он нам сейчас все подскажет — и с размерами, и с комплектацией.

— Но… ты же даже не взглянул. И потом — эта кухня в этом магазине самая лучшая, а может в соседнем есть интереснее что. Или та же, но дешевле, — Ане хотелось быть взрослой и рассудительной. И подойти к такой серьезной покупке ответственно. Как мама. А мама всегда обходила все магазины города, сравнивая товар и цены, даже чтоб тумбочку в прихожую купить, а тут — целая кухня!

— Анют… — он вздохнул, не разделяя ее энтузиазма. — Кроме кухонной мебели нам надо купить: холодильник, плиту, новую раковину, смеситель, сифон (там все сгнило давно), обои, линолеум, люстру, затем посуду для приготовления и хранения пищи, собственно, сами продукты… я ничего не забыл?

— Еще карниз и занавески на окно, — поддакнула она с самым серьезным видом. Собственно, его мысль она уже поняла. Но основательность, с которой он подходил к вопросу… как и стремительность, с которой он возникающие вопросы пытался решать, они восхищали и веселили одновременно. Причем веселость — она, скорее, от радости возникала. Что вот так все просто.

— Ну, видишь — еще и занавески, я не подумал. И это только на кухню. А еще твои личные вещи… — он ее веселости не разделил, продолжил объяснять серьезно. — Поэтому правило такое: приходим в магазин, и если там совсем не из чего выбрать — мы идем, конечно, в следующий. Но если там есть что-то, хоть отдаленно похожее на то, что нам надо — мы покупаем, и не тратим время на бессмысленные телодвижения. Вечно жить в состоянии ремонта не хочется.

Жить в состоянии ожидания ему не хотелось тоже. И потому, закончив обсуждать с продавцом все детали заказа, он достал из кармана некий документ и, аккуратно расправив, положил перед работником магазина. И «доставка через две недели» почти мгновенно сменилась на «доставку через два дня».

— И что это было? — полюбопытствовала Аня, едва они вышли на улицу.

— Моя высказанная в письменном виде просьба по возможности чуть ускорить процесс, — улыбнулся он. — Раз уж я поленился выглядеть как Великий, приходится запасаться письмами от самого себя.

А потом они покупали, покупали, покупали. И, в отличие от мебели и бытовой техники, продукты, кастрюли, да и обои, им выдавали сразу, и потому приходилось по нескольку раз возвращаться домой, чтоб сгружать покупки.

А потом он кормил ее обедом в каком-то простеньком кафе, и все смотрел, когда она ела, и чуть улыбался. А ее обжигал его взгляд, и она смущалась, но, в то же время, ей не хотелось, чтоб он отворачивался. Хотелось, чтоб смотрел. Вот так — спокойно, чуть улыбаясь…

А он любовался. Это оказалось так странно — иметь свою девочку. Только свою, полностью, единолично. Она была живая и настоящая, со своими мыслями, чувствами, эмоциями. Со своими знаниями и представлениями о мире. Маленькая вселенная, затянутая в его орбиту. Еще не осознавшая его царем и богом всех своих помыслов, еще не променявшая все сокровища своей души на неутолимую жажду. Если и симпатизирующая ему, то лишь за то, что он сделал, а вовсе не за то, кем он был. Да и не знающая, в сущности, кто он…

«Надо бы объяснить» — в сотый раз за сегодняшний день думал он. — «Надо бы как-то осторожно ей это объяснить». Это та реальность, с которой она неизбежно столкнется, она здесь буквально разлита в воздухе. В названиях улиц и памятных мест, в книгах и фильмах, в будничных разговорах людей… Но стоило ему только представить, как стирается с ее лица улыбка, как развеивается прахом та, пусть не твердая еще, но все же уверенность в настоящем и будущем, которую ему удалось подарить ей за неполные эти сутки… И он вновь малодушно решал: потом. Ей надо привыкнуть, освоиться, научиться ему доверять…

И он вновь говорил лишь о том, что надо еще купить и сделать. И пытался соотнести мысленно запах того, что она ела, с ее собственным запахом, ауру мертвенной ее пищи с ее аурой — живой и сияюще-многоцветной. И все пытался решить заданную самому себе логическую задачу: можно ли из тех ощущений, что вызывала в нем человеческая пища, вычленить какой-то базовый комплекс, идеально сочетающийся с его девой, знание которого позволит ему безошибочно определять, что из еды ей понравится, а что нет.

Данных для анализа было критически мало, но сложность поставленной задачи позволяла отвлечься от других, куда более навязчивых и совершенно излишних сейчас, ощущений.

А потом он покупал ей одежду. И это оказалось кошмаром, потому что ей не хватало уверенности, ей требовался его совет, его критический взгляд, в конце концов, она просто не разбиралась, что у них считается нейтральным, а что — вызывающим. И самым ужасным было даже не то, что он вынужден был лицезреть ее в каждой новой одежке — будь то очередное платье, блузка или штанишки. Хуже всего, что он чувствовал — ей это нравится. Чувствовал, как чуть замирает ее сердечко, прежде чем она отчаянно дернет шторку, дабы предстать перед ним в очередном наряде, как под его взглядом быстрее бежит кровь по ее венам, как ее словно опаляет его мучительно сдерживаемым жаром… И, ощущая столь явственно ее отклик, он все сильнее терял связь с реальностью, с трудом преодолевая зубную боль и охотничьи инстинкты. Он уже почти ощущал себя ворвавшимся в ту кабинку, развернувшим ее лицом к стене, чтоб не видеть глаз… Нет, одежду срывать бы не стал, обнаженные люди теряли в его глазах часть своей человечности, а значит, и привлекательности, просто задрал бы… И с неким отрешенным удивлением понимал, что все еще просто стоит и смотрит…