* * *
Аня проснулась ближе к полудню. Отдохнувшая, выспавшаяся так, как это можно только в каникулы, когда точно знаешь, что спешить тебе некуда: ни сегодня, ни завтра, ни еще много-много ясных солнечных дней. Чуть понежилась, зарывшись носом в подушку, вдыхая идущий от белья сладковатый аромат сандала с едва ощутимой дымной горчинкой на конце. Аромат был тонкий, едва уловимый. Как от подвески сандалового дерева, что привез ей когда-то из Индии дядя Леша. Сначала аромат, источаемый фигурно вырезанным кусочком дерева, казался ей очень ярким, насыщенным, но с годами словно выветрился, истерся, и приходилось принюхиваться, поднося подвеску к самому носу, чтобы вновь ощутить знакомую сладость, приправленную туманным привкусом экзотики. Вот как сейчас, хотя подвеска давно потерялась, а белье… чужое!
Она вздрогнула, резко садясь на кровати и нервно оглядывая комнату. Из огромного зеркала, занимавшего почти всю стену в изножье, на нее смотрела встрепанная девушка в сползшей с одного плеча безразмерной футболке. Футболке столь же чужой, как и это постельное белье непривычного салатового оттенка, и вся эта комната, залитая ярким солнечным светом…
Воспоминания о вчерашнем дне накрыли лавиной. Она не дома. Совсем не дома, и никогда туда больше не вернется. Вспомнить об этом оказалось больно. Но вспомнилось и другое, то, что не позволило испортить начало этого дня страхом и отчаяньем. Аршез. Она не одна, у нее есть Аршез. И он поможет, поддержит, вместе они справятся. Со всем.
Аршез. Даже имя его согревало теплом, словно яркий солнечный луч, проникающий в самое сердце. Вспомнилась его нежная улыбка, его глаза — нет, не страшные вовсе, необычные только — чуть-чуть, капельку. Главное — теплые. И красивые, не отнять.
А домой они шли в обнимку… Щеки запылали. Это все вино, ей не стоило пить! Она, вообще-то, не очень любила, но вот — постеснялась отказаться…
Взгляд упал на подоконник. Еще вечером абсолютно пустой, сейчас он был заставлен коробками. Подошла. В самой большой обнаружился электрический чайник, судя по фирменной упаковке — только из магазина. Рядом — коробка с чайным сервизом на две персоны, тоже не вскрытая. В бумажном пакете — коробочка с чаем и пачка сахара. На большом блюде, прикрытая салфеткой — высокая стопка блинов. Рядом — баночка с каким-то вареньем. Улыбнулась. Нет, Аршез — это все-таки чудо. Таких не бывает. Людей — так точно.
Нашла его за письменным столом в гостиной. Обняла, подлетев к нему сзади и коснувшись щекой щеки:
— Спасибо!.. Ой, а это что? — распрямляясь, заметила яркую малиновую прядь в его волосах. Вчера, вроде, не было…
— Это — маленькое хулиганство, — он обернулся, легко подхватывая ее и усаживая себе на колени. — Совсем небольшое, — он осторожно прижимал ее к себе, вдыхая аромат ее волос, скользя рукой по бедру. — С добрым утром, ребенок.
— Не надо! — она попыталась одернуть задравшуюся футболку, изгоняя его наглую руку.
— Желать доброго утра? — улыбнулся он, но руку убрал. Переложил на тонкую девичью талию. — Я ж просто погладил, что в этом такого ужасного?
— Не надо так, — повторила с укором.
— Хорошо, уговорила, не буду. Просто поцелую, ладно? В щечку? Вот так, едва-едва? — он осторожно коснулся губами ее нежной кожи, впитывая искорки ее смущения и ее удовольствия. Его пальцы безнадежно заблудились в ее волосах, нечесаных, спутанных после сна…
— Ар, не надо, щекотно! — она опять вырывалась. А он всего лишь лизнул ее в ушко. Или за ушком. Он совсем терял голову от ее запаха…
Вздохнул и опустил руки:
— Беги, умывайся. Растрепашка.
Она резво соскочила с его колен, а он тут же почувствовал необходимость затянуть ее туда обратно.
— Только одень что-нибудь, а то у нас в кладовке ремонт делают, не здорово в одной футболке скакать, — добавил уже практически в спину, сообразив, что надо предупредить.
— Какой ремонт? — она резко затормозила, словно наткнувшись на преграду.
— Косметический. Будем из кладовки кухню делать. Должно же у тебя быть место для приготовления и поглощения пищи, не все ж по углам жаться.
— Аршез… — это было так неожиданно и так приятно. Нет, он вчера пообещал, конечно, что поменяет для нее мебель в комнате, но обещать умеют многие. — А как же все те вещи, что у тебя в кладовке хранились?
— Выкинул, — судя по голосу, сожаления он не испытывал. — Если за столько лет ничего из этого хлама не понадобилось, так чего ради хранить?
— Ну… там ковер был, можно было б здесь постелить, а то как-то пусто…
— Ой, Анют, там такой ковер, что лучше уж не стелить, — он невольно вспомнил о том, чем был нещадно залит коврик еще при прежнем владельце. И понял, что тоже хочет ковер в гостиную. Потому что на кровати она постесняется, а на ковре, да под видом дружеской борьбы он столь многое сможет себе позволить… — Купим ковер, Анют. Новый, а не вытертый до дыр, — пообещал. То ли ей, то ли себе.
— Как у тебя все просто, — она даже головой покачала. — Старое выкинем, новое купим, и все мгновенно, без раздумий… И как только ты так быстро мастеров нашел, чтоб ремонт делали?
— Беззастенчиво воспользовался служебным положением, — улыбнулся он. — Должна же мне быть хоть какая-то выгода от всеобщего обожания.