Опасный замок (сборник) - [19]

– Трудно мне строго порицать его, – сказал он сам себе, – ибо я помню, что, вступая в свет, я мог думать и говорить так же, как этот молодой, нерассудительный, но исполненный благородства человек. Осторожность заставляет меня теперь подозревать людей в тысяче случаев, может быть, даже и без достаточных оснований. Если я расположен рискнуть честью и счастьем скорее, нежели причинить страдания бродячему менестрелю, которого в любом случае смогу вознаградить деньгами, то имею ли я право способствовать возможному заговору против короля и облегчать взятие замка Дуглас – объект стольких коварных планов, которые всегда найдут дерзких людей, готовых на их исполнение? Человек, исполняющий мою обязанность, даже будучи рабом своей совести, должен уметь усмирить ложную щепетильность. Клянусь небом: безумие молодого человека, подобного Аймеру, не будет для меня заразительно. Я не потеряю того, что любовь, честь и самолюбие обещают мне в награду за целый год службы. Хотя не весьма приятной и требующей большой осторожности. Я пойду прямо к цели и употреблю в Шотландии ту же бдительность, какую употребил бы в Нормандии или Гасконии. Эй, паж! Кто сегодня дежурный?

Немедленно явился один из офицеров.

– Пришлите ко мне Гилберта Гринлифа и скажите ему, что я хочу переговорить с ним относительно двух луков и пучка стрел, которые я ему поручил привезти из Эйра.

Через несколько минут вошел стрелок с двумя луками, еще не полностью готовыми к использованию, и пучком стрел, связанных ремнем. Он явился с таинственным видом человека, видимое дело которого не важно, но служит предлогом к другому, тайному. Рыцарь молчал, а подчиненный заговорил об официальном поручении.

– Вот, ваше превосходительство, – отвечал он, – дерево для лука, которое вы приказали мне привезти из Эйра, когда я ездил в армию графа Пембрука. Оно не так хорошо, как я бы желал, а между тем лучше того, какое выбрал бы человек, менее понимающий в этом деле. Во всем лагере графа Пембрука господствует неодолимое желание приобрести настоящие испанские луки, но хотя в Эйрский порт и пришли два корабля с этим грузом, предназначенным, как говорят, для королевской армии, я не думаю, чтобы половина досталась англичанам. Эти вырезаны в Шервудском лесу во время Робина Гуда, и думаю, что они всегда верно станут посылать стрелы в цель, если будут натянуты руками опытных и искусных стрелков, служащими под начальством вашего превосходительства.

– Кому же достанется другая половина с тех двух кораблей, которые, как ты говоришь, пришли в Эйрский порт? И почему ты с трудом мог достать для меня эти два старых лука?

– Не могу вам обстоятельно доложить, – отвечал Гринлиф, пожимая плечами. – Там толкуют о заговоре так же, как и здесь. Рассказывают, что Брюс с друзьями намеревается затеять новую майскую игру и что изгнанный король предполагает высадиться близ Тернберри в начале лета с порядочным числом ирландцев. Без сомнения, жители его мнимого каррикского графства запасаются луками и копьями, чтобы содействовать ему в предприятии, подающем такие блистательные надежды.

– Значит, говорят о заговоре в этой части Шотландии, Гринлиф? Я знаю, что ты умен; не сегодня научился владеть луком и потому не мог не обратить внимания на подобные вещи.

– Да, я пожил на свете, приобрел опытность в шотландских войнах и убедился, что эти шотландцы – народ, к которому рыцарь или солдат не должен иметь доверия. Можно сказать смело, что они лживы, и это говорит вам старый лучник, стрелы которого редко вонзались дальше четырех пальцев от цели. Но ваше превосходительство знает, как надо обращаться с ними. Вы не из тех новичков, которые воображают, что можно все сделать кротостью, и которые оказывают вежливость и великодушие этим коварным горцам, никогда не знавшим, что такое вежливость и великодушие.

– Ты намекаешь на кого-то, Гилберт, и я приказываю тебе говорить со мной искренне и откровенно. Я полагаю, тебе известно, что ты не рискуешь ничем, доверяясь мне.

– Это правда, – отвечал ветеран, прикладывая руку ко лбу, – но было бы неблагоразумно сообщать все мысли, могущие зародиться в мозгу старого солдата в свободное от службы время в таком гарнизоне, как наш. Притом же не трудно прослыть понапрасну и доносчиком между товарищами, а этого бы мне не хотелось.

– Говори откровенно и не бойся, что твои слова будут дурно истолкованы, о ком бы ты ни сказал мне.

– Да я не боюсь этого молодого рыцаря, ибо я натягивал лук в то время, когда тот был еще у кормилицы.

– Значит, подозрения твои, приятель, направлены против сэра Аймера, моего помощника?

– Я не питаю никакого подозрения против чести молодого рыцаря, который очень храбр и который в таких молодых летах уже поставлен столь высоко. Но он молод, как известно вашему превосходительству, и, признаюсь, я беспокоюсь за общество, которое он посещает.

– Ты знаешь, Гринлиф, что в свободное от службы время рыцарь не всегда хочет развлекаться в кругу равных себе, ведь таких очень мало, и не у всех такой веселый характер, как ему желалось бы.

– Я все это знаю, и если бы помощник вашего превосходительства водил компанию с кем-нибудь из своих, хотя и ниже его чином, занимаясь разными упражнениями, я не мог бы ни в чем упрекнуть его. Но если сэр Аймер де Валенс так любит рассказы о старинных войнах, то было бы интересней услышать их от старых солдат, бившихся при Эдуарде I – да упокоит Господь его душу, – и еще прежде видевших различные войны, где рыцари и стрелки совершали столько подвигов, достойных песнопения; это было бы приличнее племяннику графа Пембрука, нежели запираться целыми днями с бродячим менестрелем, который добывает хлеб, рассказывая чепуху молодым людям, настолько глупым, чтоб слушать его. Никто не знает, шотландец ли он или англичанин, и для чего остается здесь в замке. Менестрель этот легко может сообщать все, что здесь делается, старым монахам Святой Бригитты, уста которых говорят: «Да здравствует король Эдуард», но которые кричат в глубине души: «Да здравствует король Роберт Брюс!» Сообщение это для него незатруднительно, при помощи его сына, который, как вашему превосходительству известно, остался в монастыре Святой Бригитты под предлогом болезни.