Опасный метод лечения шизофрении - [32]

Второй пример еще интереснее тем, что многие древние народы представляли море как мать (материнская творящая вода, из которой возникла вся жизнь). Море («мать»), в которое проникают, – это темная проблема, состояние, в котором нет ни времени, ни места, ни противоположностей («верха» и «низа»), потому что это еще не дифференцированное нечто, не творящее нового и поэтому вечно сущее. Картина моря («матери») – это одновременно и картина глубины бессознательного, которое живет одновременно в настоящем, прошлом и будущем времени¹³⁴, т. е. вне времени, для которого все места сливаются друг с другом (в месте происхождения), для которого противоположности означают одно и то же¹³⁵. В этой праматери (бессознательном) хочет раствориться каждое дифференцированное из нее представление, то есть она хочет преобразоваться в недифференцированное состояние. Если, например, анализируемая мною больная говорит: «Земля была просверлена», вместо того, чтобы сказать: «Я была оплодотворена», то земля – это праматерь в бессознательном или сознательном представлении каждого народа. В праматерь опять превращается дифференцированная из нее ранее мать-пациентка. Не зря греческие философы, например, Анаксагор, искали происхождение мировой скорби в дифференцировании сущего из праэлементов. Эта боль как раз заключается в том, что каждая частица нашего существа стремится к обратному превращению в свои истоки, из чего потом опять проистекает новое становление.

Фрейд¹³⁶ сводит наши более поздние прямые или сублимированные побуждения любви к инфантильному возрасту, когда мы, благодаря ухаживающим лицам, испытываем первые ощущения удовольствия. Эти ощущения удовольствия мы всегда стремимся переживать по-новому, и если сознание давно выработало себе нормальную сексуальную цель, то бессознательное занимается представлениями, которые для нас в самом раннем детстве были окрашены удовольствием. Противники Фрейда большей частью отчаянно защищаются от сексуализирования невинных детских ощущений удовольствия. Кто хотя бы однажды сам проводил анализ, тот не сомневается в том, что эрогенные зоны невинного ребенка у взрослого – сознательно или бессознательно – становятся источником получения сексуального удовольствия. В конституции каждого индивида может быть обосновано, почему при этом отдается предпочтение одной или другой зоне, однако в любом случае мы видим, причем особенно ярко у невротиков, что зона, окрашенная удовольствием в детстве, становится источником сексуального возбуждения по отношению к ухаживающим людям с соответствующей бессознательной символикой. Это дает нам право утверждать вместе с Фрейдом, что в инфантильных источниках удовольствия мы находим зародыши сексуального удовольствия у взрослого. По поводу спора о роли сексуальности мне однажды было замечено, что можно было бы столь же хорошо все вывести из влечения к еде, если только иметь к этому достаточное желание. Я не хотела бы здесь оставить неупомянутыми воззрения одного французского автора, который выводит все душевные порывы из влечения к самосохранению. А именно, он считает, что мать любит ребенка, так как он при сосании облегчает ей грудную железу; по той же причине любят мужчину или женщину, поскольку при коитусе удаляются или делаются безвредными отягощающие организм выделения. Ощущение удовольствия тогда переносится на объект, приносящий облегчение. Но эти возражения ничего не говорят против учения Фрейда: Фрейд вовсе не исследует, что такое чувство удовольствия, и как оно возникает. Он начинает со стадии, на которой чувство удовольствия уже есть, и тогда мы действительно видим, что инфантильные ощущения удовольствия – это предварительный этап к более поздним сексуальным ощущениям удовольствия. Это то же, что любить благотворящую руку медсестры, удовлетворяющую нашу потребность в питании. Связь влечения к питанию, соответственно, влечения к самосохранению, влечения к сохранению вида (то есть также и сексуального инстинкта), несомненно, очень тесная. Факты свидетельствуют, что при сексуальном возбуждении еда иногда может заменить коитус. При этом действенны два фактора: с одной стороны, удовольствие от процесса еды и, с другой стороны, – частое повышение аппетита из-за общего возбуждения. Наблюдается и обратное. Правда, потребность в питании не может быть полностью замещена коитусом, но мы часто видим сверхмощное половое влечение как раз у физически ослабленных индивидов.

Поскольку мы исследуем causa movens¹³⁷ нашего сознательного и бессознательного «Я», я считаю, что Фрейд прав, принимая стремление к достижению удовольствия и подавлению неудовольствия за основу всех видов психической продукции. Удовольствие возвращается к инфантильным источникам. Теперь, однако, возникает вопрос – вся ли наша психическая жизнь состоит из жизни «Я»; нет ли в нас влеченческих сил, приводящих в движение наше психическое содержание, не беспокоясь о благе и горе для «Я»? Значат ли известные основные влечения, влечения самосохранения и сохранения вида и для всей психической жизни то же самое, что и для жизни «Я», то есть являются ли они источником удовольствия или неудовольствия? Я должна решительно высказать мнение, что «Я»-душой, а также и бессознательным руководят побуждения, лежащие еще глубже и совсем не заботящиеся о нашей чувственной реакции на поставленные ими требования. Удовольствие – это всего лишь утвердительная реакция «Я» на эти проистекающие из глубины требования. Мы же можем иметь непосредственно удовольствие от неудовольствия, удовольствие от боли, которая сама по себе тяжело окрашена неудовольствием, ведь боль соответствует повреждению индивида, чему противится в нас инстинкт самосохранения. Следовательно, в нашей глубине есть что-то, как бы парадоксально это ни звучало, a priori желающее этого самоповреждения, поскольку «Я» реагирует на это с удовольствием. Желание самоповреждения, радость от боли, однако, совершенно непонятны, если мы учитываем только жизнь «Я», желающего иметь только удовольствие. Мах