Опасный беглец. Пламя гнева - [3]
Он поднял факел. Белый свежеоструганный столб недавно установленного в этих местах телеграфа выступил из темноты. Высоко над листвой гудела проволока, вести по ней с прошлого года летели из Лагора в Бенарес, из Калькутты в Пешавар, — из одного края полуострова в другой.
— Электрический дьявол летит там, поверху, — сказал хозяин, — по стальным жилам. В Дели, в Лагор, в Пешавар. Быстро летит, о-о!..
Он затряс головой.
— Мои вести летят быстрее, Ордар-Синг! — сказал путник. — Много быстрее! — И он улыбнулся, в первый раз за всю беседу.
Хозяин вскрикнул и отступил. Факел дрогнул у него в руке.
— Святая Парватти! — сказал хозяин. — Что сталось с твоими зубами, Инсур?..
Он поднес факел к лицу гостя.
Вместо передних зубов, и верхних и нижних, у человека торчали только изломанные, истертые корешки, едва выступающие над деснами. Зубов не было, точно их спилили неровной пилой.
— Что сталось с твоими зубами, Инсур? У тебя были зубы, как у рыси!..
Человек не отвечал.
— У тебя были зубы тверже железа!
— Железо оказалось тверже! — усмехнулся путник. — Прощай, Ордар-Синг!
Он отошел, потом, точно вспомнив о чем-то, вернулся.
— Ты называешь меня Инсуром? — сказал он. — Забудь это имя, Ордар-Синг.
— Инсур, да, Инсур-Панди, таким я знавал тебя всегда, — забормотал хозяин.
— Забудь это имя! — жестко повторил путник. — Зови меня Панди, просто Панди, как зовут многих. Прощай!
И он ушел в темноту.
Глава вторая
ИСКРЫ ЛЕТЯТ ДАЛЕКО
В полдень Панди пришел на небольшую военную станцию и прошел ее всю, от нарядного белого дома офицерского собрания до солдатских линий за пустырем. В полутемной лавке перса, в тени, под навесом, он переждал до ночи, а потом, когда совсем стемнело, пошел по линиям, вдоль одинаковых низких солдатских хижин, крытых свежим тростником. Присмотрелся и, завернув окольной тропой, с черного двора, кухней, вошел в помещение артиллеристов.
— Кто такой? — строго спросил наик, туземный капрал, и тотчас замолчал. Инсур протянул ему на ладони какой-то смятый тёмнокрасный цветок. Наик вгляделся в узор лепестков.
— Входи! — прошептал наик.
Он повел Инсура внутрь дома. Торопливый шопот понесся по низкому просторному помещению, с порога повставали люди. На глиняный пол поставили тусклую светильню. Все сели на пол в кружок, а Панди положил свой цветок в руку ближайшему к нему сипаю. Это был тёмнокрасный болотный лотос. Цветок пошел по рукам. Волнение отразилось на лицах. Каждый молча рассматривал узор лепестков и передавал соседу. Никто не произнес ни слова. Потом все повернулись к гостю. Инсур привстал.
— Искра, зажженная близ Калькутты, летит далеко! — сказал Инсур. — Два полка разоружены в Барракпуре, две тысячи сипаев пошли по родным домам. Вчера горели офицерские дома в Мирзапуре, — завтра будут гореть в Аллахабаде. Будьте готовы, сипаи!
Он оглядел суровые лица артиллеристов.
— Мы служим им, а они разоряют наши деревни. Мы работаем на них, а они забирают рис у наших отцов и жен. Сто лет бродит тигр по нашей стране, терзает и рвет когтями ее несчастное тело. Сто лет назад Роберт Клайв — саиб — обманул наших дедов. В несчастливой битве у Плэсси Индия покорилась Британии. Мы, внуки, отвечаем ударом копья на обман, кинжалом на обиду. Будьте готовы, сипаи! Власти чужеземцев должен прийти конец!..
— Конец! — с ненавистью подхватили негромкие голоса.
Старый седой наик встал со своего места.
— Они заставляют нас присягать своей королеве… Еще хуже стало при этой королеве, чем при том короле, который был до нее!.. Еще больше плывет мимо наших берегов судов с каторжниками в цепях, в далекие страны, из которых не возвращаются.
— Они гоняют нас за тысячи миль, в чужие земли, чтобы нашими руками убивать людей тех стран!..
— В далекие и пустынные места они увозят нас… В такие, где мы, индусы, не можем совершать нашего омовения и гибнем от холода…
— Власти саибов должен прийти конец!.. Последний день сотого года должен стать последним днем их владычества в Индии.
— Их мало, а нас тысячи тысяч!.. Мы прогоним их обратно в море, из которого они пришли!
— Наши отцы и братья в деревнях ждут только знака! — Молодой сипай в чалме мусульманина даже привстал в волнении.
— По военным станциям уже брошено слово!..
— Пожар зажегся под Калькуттой и искры летят далеко! — повторил Инсур.
Лотос обошел по кругу и вернулся к нему. Инсур положил цветок на ладонь правой руки и расправил лепестки.
И тотчас два сипая поднялись по знаку наика. Один из них, в чалме индуса, взял цветок из руки Инсура и молча коснулся его губами. Оба неслышно вышли.
— Мои гонцы быстро бегут! — сказал наик. — Завтра будут знать в Агре, послезавтра — в Мируте…
Инсур кивнул:
— В добрый час! — Он поднялся с пола.
— Мой путь далек! — сказал Инсур. — Я иду дальше на север.
Настало утро. Первые лучи солнца осветили пушистые розовые колючки высокой травы. Инсур-Панди шел дальше, ровным шагом сипая, с сумкой за плечами. О, он знал эти места — нищие деревни, поля, усыпанные камнем, быстрые реки, бегущие с гор!.. Он шел открытой дорогой и не боялся. Стальные нити телеграфа еще не протянулись в этих местах. Власти здесь еще не знали о событиях под Калькуттой: о том, что туземный солдат стрелял в британского офицера, что распущены два сипайских полка, что много ночей уже горят по стране офицерские дома, и виновных не найти…
