Опасные тропы натуралиста (Записки ловца змей) - [34]

Крючком прижав голову эфе, я взял ее в руки. Небольшая змея была очень красива: на общем светло-песочном фоне переливались матово-желтые зигзаги и пятна. Голову эфы украшал правильный крест.

— Хороша?

— Красива. Только почему ты говоришь, что эфу трудно заметить? Такая пестрая окраска наверняка будет заметна издали. Я просто не видел раньше, как выглядит эфа, поэтому и не узнал ее.

— Вот поищешь эф, тогда узнаешь, легко ли обнаружить их. Сажай змею в мешок и пошли дальше!

Когда на моем счету было уже немало ядовитых змей, в числе которых были и эфы, я прочитал книгу «Охотники за змеями». Описывая эфу, автор этой книги назвал ее громадной. Это определение доставило мне и моим друзьям — ловцам змей несколько веселых минут. Дело в том, что самая крупная эфа не бывает длиннее семидесяти пяти сантиметров!

Правда, говорят: у страха глаза велики!

Громадной эфа могла показаться только тому, у кого сам страх был огромным.

… Мы находили много разных ядовитых змей: толстых и противных гюрз, пестроокрашенных эф, быстрых и очень осторожных кобр. Еще больше встречалось неядовитых. Костя просил приносить всех, но строго предупредил нас, чтобы незнакомую змею мы ловили как ядовитую.

Задача нашей экспедиции несколько отличалась от той, которая была поставлена перед нами в первую мою поездку. Тогда мы главным образом ловили змей, а теперь изучали их биологию. Если говорить честно, то этим занимался Костя, а мы по мере сил и умения помогали ему. Всех змей Костя измерял, взвешивал, метил, а потом мы выпускали их в тех местах, где они жили до встречи с нами. В ящики попадали только те змеи, которые имели несчастье чем-то заинтересовать Костю.

— Змей надо беречь, — часто повторял Костя. — Змеи — древнейшие жители земли, а их сейчас осталось не так уж много.

Каждый день он обрабатывал по сотне змей. Джары, казалось, кишели этими тварями, а он утверждал, что змей осталось мало! Однако никто с ним не спорил. Если Костя был в чем-то убежден, переубедить его было невозможно.

По-прежнему мы работали парами: Костя с Курбан-Ниязом, а я с дядькой. Шофер Гриша с нами не ходил. Он охранял машину и готовил еду.

— Послушай, милый племянничек, — сказал мне однажды дядька. — Я, конечно, очень благодарен тебе за твои родственные чувства, но, ради всего святого, перестань называть меня дядькой. Глядя на тебя, все называют меня так же, а мне это не очень нравится. Какой я им дядька! Я понимаю, что звать меня просто по имени тебе нелегко. Зови-ка меня по отчеству, Илларионычем. Это мне больше подходит.

Я не возражал. Почему не сделать человеку приятное? Через несколько дней все привыкли к новому обращению. Дядька (простите, Илларионыч) был этим очень доволен. Все шло нормально, только Курбан-Нияз никак не мог произнести трудное для него слово «Илларионыч» и говорил Ларивонч.

Однажды вечером, когда мы сидели возле костра. Костя сказал:

— Друзья, в этих местах, правда редко, но все же встречаются гюрзы длиной до двух метров. При схватках с такими зверюгами нужно быть очень собранным. Малейшая ошибка — и дело может кончиться плохо…

— Костя! — перебил его Курбан-Нияз. — Подожди, я скажу, пока не забыл. Ты правильно говоришь, на охоте очень осторожным надо быть. Не всех змей ловить можно. Есть здесь такая двухголовая змея. Очень опасная. Поймать ее невозможно. Если одну голову ей прижмешь, то она обязательно другой головой укусит!

— Ты эту сказку где слышал? — усмехнулся Костя. — Опять какой-нибудь старик тебе ее рассказывал? Когда ты перестанешь слушать всякий вздор, ведь уже четвертый год со мной ездишь?

— Я сам видел эту змею! — горячился проводник.

— И две головы у нее видел?

— Видел!

— И как она ими кусает, тоже видел?

— Нет. Как кусает, не видел. Что я, дурак, идти на верную смерть?

— Какая же она из себя, эта двухголовая змея?

— Шкура у нее такая желтая с крапинками. Хвоста совсем нет. С обеих сторон туловища головы.

— Какая же это змея без хвоста, — засмеялся Костя. — Это уже совсем на сказку похоже! Как же она ползает?

— Какая голова перетянет, в ту сторону и ползет.

— Перестань меня смешить, Курбан-Нияз, если ты будешь продолжать, я умру от смеха!

— Смейся, смейся, — обиделся проводник. — Вот напорешься на такую змею, тогда узнаешь!

— Так ведь ты со мной ходишь, вот и предупредишь меня, чтобы я в беду не попал!

— Э-э, — отмахнулся проводник. — Разве ты меня послушаешься? Ты, когда увидишь змею, совсем сумасшедшим становишься.

Каждый день мы вышагивали по джарам километров по двадцать, а иной раз и больше, но это не очень утомляло нас. Весна — самое лучшее время в этих краях. Сильной жары нет. Степь благоухает мириадами цветов, и воздух напоен их ароматом. Все было бы хорошо, если бы… не комары. Их было не очень много, но вполне достаточно для того, чтобы испортить ночь самому хладнокровному человеку.

Только станешь засыпать, как над ухом раздается «пи-и-у» и тут же следует острый укол в лоб, нос или шею. Все мы реагировали на это почти одинаково: начинали хлопать себя ладонями по лицу, только Костя и Курбан-Нияз делали это молча, а я, Илларионыч и шофер добавляли к шлепкам кое-какие выражения по адресу проклятых существ. Шлепки обычно бывали безрезультатны: комары успевали удрать. Ну а на самые крепкие словесные выражения комары, как известно, не реагируют.