Опасные пути - [216]

Маркиза выпрямилась.

— Вы правы, но… эти капли… А что, если это — яд, подосланный врагами?

— Доктор Экзили еще в тюрьме; ему выгодно, чтобы лекарство имело благоприятное влияние… Да и кто же осмелился бы…

— О, — воскликнула Атенаиса, — если я наскучила королю, если…

— Маркиза! — в ужасе вскричала Скаррон, — не говорите этого ужасного слова! Людовик Четырнадцатый… О, маркиза! Сегодня Вы совершили самый тяжелый грех своей жизни! Взгляните на меня! — Она твердой рукой откупорила флакон и, прежде чем маркиза успела удержать ее, выпила часть находившейся в нем жидкости, после чего, медленно опуская руку с флаконом, сказала: — увидим, яд ли это. Маркиза, если Вы хотите идти дальше, Вы должны запастись большим мужеством, большим доверием!

— Но, Боже мой, Франсуаза! Если здесь, без ведома кого бы то ни было, был все-таки яд, то ведь Вы погибли!

— В таком случае я спасла бы для короля то, что ему всего дороже: Вас!

Маркиза Монтеспан поглядела на свою подругу с чувством, близким к благоговению.

* * *

С наступлением вечера явился король, закутанный в длинный плащ. Он нашел маркизу в самом веселом настроении.

— Как я счастлив, Атенаиса! — сказал Людовик, — итальянец творит чудеса! Может быть, следовало бы спасти его?

— Если Вы любите меня, государь, Вы должны быть признательны ему.

— Я очень хочу не оказаться неблагодарным, но и Вы должны также отнестись с признательностью к человеку, по совету которого я рискнул позвать итальянца. Вы всегда считали его своим врагом, Вы избегаете его, а он все-таки ревностно хлопотал о Вашем здоровье… Это — граф Лозен.

— Возможно ли, государь? — воскликнула маркиза с великолепно разыгранным изумлением, — граф де Лозен интересовался мной?! Мое заболевание причинило ему заботы?

— Разумеется! Он настоятельно уговаривал меня попробовать искусство итальянца.

— О! Я очень обязана графу! С этих пор я буду считать его своим другом, — с лицемерной кротостью сказала Атенаиса, — я полагала, что граф де Лозен дурно расположен ко мне.

— Да нет же, Атенаиса! Как можете Вы думать это? Хорошо, что Вы не знали, что это он предложил мне позвать к Вам итальянца: Вы, пожалуй, не приняли бы лекарства Экзили.

— Очень возможно, государь, хотя я и без того страшно боялась загадочного доктора; но его капли действительно превосходны.

— Так у Вас хватило таки смелости принять их? И даже не дав их исследовать? Атенаиса, Вы очень храбры!

— Не хочу, чтобы Вы считали меня более храброй, чем на самом деле, любимый мой повелитель, капли были испробованы.

— Ага! Это было благоразумно! Кому дали исследовать эссенцию?

— Государь, это сделала вот эта женщина! — и Атенаиса указала на Скаррон, которая в эту минуту вошла и низко поклонилась королю. — Из этого Вы можете видеть, что на свете есть люди, искренне и истинно любящие меня и готовые принести мне жертву. Так как я колебалась, то госпожа Скаррон не рассуждая выпила часть капель. Если бы эликсир был отравлен, она была бы теперь трупом, погибнув жертвой своей любви ко мне.

Король встал и пошел навстречу вдове, которая остановилась с видом святого смирения, смущения и простодушия, ясно отражавшихся на ее прекрасном лице, и спросил:

— Вы сделали это?

— Государь, я только исполнила свой долг, — ответила она, — Вы поручили мне беречь и мать, и ребенка, и я должна охранять обоих, даже ценой своей жизни.

Людовик схватил ее за руку. Сегодня он в первый раз взглянул на ее красивое лицо и царственную фигуру совершенно иными глазами. Он почувствовал, словно перед ним явилась непокрытой прекрасная статуя до сих пор скрывавшаяся под ревниво оберегавшими ее покровами. Скромные манеры Скаррон подействовали на него сильнее, чем самое величественное обращение. В ее поступке он увидел огромную преданность к его собственной личности: ведь дело касалось его собственной возлюбленной, его собственного ребенка, для которых Скаррон готова была пожертвовать жизнью.

— О, Вы поступили великолепно, — сказал Людовик, пожимая ее руку, — король Франции благодарит Вас. Это дитя, лежащее в колыбельке, останется под Вашим покровительством, будет вполне доверено Вашим попечениям до того дня, когда оно сможет самостоятельно выразить Вам свою благодарность.

Скаррон поклонилась и прошептала:

— Государь, Вы пристыдили меня: Вы ставите чересчур высоко то, что только естественно. Кто на моем месте не испытал бы величайшей радости, если бы мог принести жертву его величеству королю, ребенку и тем, кто близок ему?

— Атенаиса, учись, вот чудный, истинный друг! — сказал Людовик. — Как счастлив будет тот человек, которому эта женщина подарит любовь! Я надеюсь, — обратился он к Скаррон, — что Ваше сердце не останется навеки немым. Во Франции нет достаточно знатного дворянина, чтобы стремиться обладать такой женщиной. Прошу Вас сохранить ко мне дружественные чувства.

Атенаиса улыбнулась и ласково кивнула головой своей подруге:

“Король в прекрасном настроении, — подумала она, — опасность миновала; ну, теперь берегитесь, граф Лозен! Теперь я займусь Вами! Надо подумать и о Пикаре: это он открыл ту западню, в которую я чуть было не попала”.

XIII Искуситель