Опасности городской жизни в СССР в период позднего сталинизма. Здоровье, гигиена и условия жизни 1943-1953 - [134]

В Советском Союзе, напротив, промышленность не производила товары для продажи на рынке, поэтому они не обладали меновой стоимостью. Товары производились и распределялись через строгую систему, ориентированную на их потребительские свойства: будь то лесоматериалы, сталь, уголь, торф, одежда, обувь, цемент или любой другой продукт. Противоречие возникало не между потребительной и меновой стоимостью, а внутри самой потребительной стоимости. Если при капитализме товар – продукт, произведенный для продажи на рынке для реализации заложенной в него меновой стоимости, -это социальная форма продукта, вышедшего с завода, то в советской системе промышленность выпускала то, что я называю «деформированный продукт» (deformed product). Этот деформированный продукт представлял собой социальную форму продукта в рамках сталинской системы. Внешне этот продукт обладал потребительскими свойствами, но в реальности он лишь отчасти удовлетворял те нужды, для удовлетворения которых он был произведен, во многих случаях его нельзя было использовать вовсе. Индивидуальные потребители приобретали одежду или обувь, потому что им надо было во что-то одеваться и обуваться, но эти товары были ужасного качества, подчас совершенно не годные к потреблению. Они быстро изнашивались или сразу теряли свои потребительские качества[569]. Внутри промышленного производства заводы покупали металл, сырье, станки, топливо, но и это все тоже могло не функционировать так, как положено или запланировано. Поскольку корень напрасных трат, приводивших к созданию таких продуктов, лежал в основе специфической советской системы производства, мы можем сказать, что деформированная продукция стала социальным выражением антагонистических отношений между советской элитой и рабочими.

Неотъемлемое противоречие пустых трат, или самоотрицающего роста, выражалось и на политическом уровне. Элите требовалась атомизированная (или «молекуляризированная») рабочая сила, чтобы защитить свою власть и постоянный доступ к привилегиям. Эта атомизация, в свое время, выразилась в специфической форме трудового процесса в советском производстве, что в свою очередь привело к выпуску бракованной продукции и напрасным тратам ресурсов (самоотрицающий рост). При этом выпуск брака не был «позитивным» выражением недовольства. Для самих рабочих это тоже было чрезвычайно неприятным, деморализующим фактором, как исчерпывающе показали интервью, взятые в эпоху перестройки[570]. В этом смысле самоотрицающий рост нес в себе глубокое социальное противоречие. С одной стороны, он формировал более широкий политический контекст, углублявший демотивацию и атомизацию рабочих, что, в свою очередь, служило необходимым условием для сохранения элитой своей власти (вы видели, что произошло при перестройке, когда деморализация и атомизация временно исчезли). С другой стороны, процесс самоотрицающего роста в конце концов завел систему в период долгосрочного сокращения, который закончился коллапсом системы и развенчанием элиты. Другими словами, изначальное условие удержания элитой своей власти – атомизированный рабочий класс – также стало условием распада системы[571].

Каким образом приведенный анализ помогает понять эмпирический материал, приведенный в книге? Во-первых, он помещает вопрос, почему Советский Союз при Сталине столь пренебрежительно относился к городской инфраструктуре, в более широкий контекст проблемы, которую стране так и не удалось решить: баланс между производством и потреблением. С самого начала первой пятилетки и вплоть до распада СССР советская система работала по одному и тому же шаблону: производство средств производства всегда имело приоритет над производством средств потребления, внутри промышленности производственные цеха имели приоритет над вспомогательными. Советские лидеры, по крайней мере после Сталина, хорошо осознавали эту проблему. Низкий уровень потребления снижал моральный дух населения и размывал легитимность власти, а вследствие этого снижал производительность труда. Производственные цеха на заводах получали огромное финансирование, в то время как вспомогательные операции выполнялись по преимуществу ручным способом, и низкая эффективность последних становилась серьезным тормозом на пути к выполнению плана. Начиная с эпохи Хрущева, мы не видим недостатка в попытках преодолеть дисбаланс, но все они в итоге полностью провалились.

В главе 2 я детально разбирал, как промышленные министерства стойко отказывались выделять средства на очистку промышленных отходов, и мы увидели, что эта позиция была не следствием безразличия или злой воли, а логичным ответом на требования сталинской плановой системы. Когда ту же линию поведения выбрал Госплан, который не выделил финансовые средства на местные проекты расширения канализационных систем, строительство заводов по очистке воды или переработке мусора, он также действовал сообразно внутренней логике системы. Когда местные Советы или промышленные предприятия не могли приобрести бойлеры для душевых или не могли поддерживать их в рабочем состоянии, это был еще один закономерный итог работы системы. Сложно отрицать, что в послевоенный период подобное поведение отчасти оправдывалось недостатком ресурсов в стране и необходимостью восстанавливать производство средств производства, без которого будущие улучшения происходили бы еще медленнее. Однако ключевой вывод состоит в том, что при выбранном способе функционирования системы, ресурсов, особенно средств производства