Опасности диких стран - [57]

— Плут своим безрассудством ввел нас всех в большую опасность, — пробормотал он про себя, — но, к сожалению, я не могу ему помочь, и он поплатится теперь своим собственным скальпом. И едва ли нужно сожалеть об этом, так как от его гибели зависит спасение молодой девушки.

Он торопливо шел вперед, но его неосторожные слова были услышаны одним человеком, который также лежал в кустах вблизи хижины Венонги. Он вскочил, и смущенный Натан узнал в нем молодого капитана Форрестера, который бросился к нему, вырвал у него из рук обомлевшую, почти безжизненную Эдиту и вскричал:

— Вперед! Ради Бога, вперед, вперед!

— Ты все испортил, — сказал Натан с горьким упреком, когда Эдита, очнувшись, узнала своего брата. Она громко и радостно вскрикнула и этот крик, крик восхищения, прозвучал пронзительно, громче шума ветра и шума всей толпы…

— Ты погубил нас всех! — повторил Натан. — Себя самого и девушку! Спасай теперь хоть свою собственную жизнь!

С этими словами он старался вырвать Эдиту из рук Роланда и сделать еще одну отчаянную попытку к спасению. Роланд отдал Эдиту Натану и, заметив, что целая дюжина индейцев подступает к ним, поднял свою секиру и кинулся навстречу преследователям, чтобы дать Натану время скрыться от них.

Этот неожиданный и беспримерный по своей отважности поступок вызвал громкий возглас удивления даже у дикарей, которые до сих пор испускали только крики бешенства. Но вскоре они начали дико хохотать и, не обращая более внимания на угрожающую позу Роланда, накинулись на него и, ловко увернувшись от ударов, которые он старался нанести, в одно мгновение схватили его и обезоружили. Двое из них остались его охранять, а остальные погнались за Натаном, который напрягал все силы, чтобы убежать от преследователей. Он бежал с Эдитой, совершенно не чувствуя тяжести ее тела, словно он нес пушинку, бежал удивительно быстро и перескакивал через кусты и дождевые ямы так ловко, что даже дикари удивлялись этому. Без сомнения, он мог бы спастись, если бы не Эдита, которую он ни за что не хотел оставить на произвол судьбы. Он уже почти достиг кустарника, окаймлявшего берег реки, и оставался еще один шаг, чтобы, по крайней мере, на какое-то время оставаться в безопасности. Но Натану не удалось сделать его. Когда он приблизился к кустарнику, двое коренастых дикарей, которые там нашли себе ночлег, выскочили из чащи, ответили диким ревом на крик своих собратьев и накинулись на Натана. Натан бросился было в сторону и побежал к одиноко стоявшей хижине, окруженной деревьями, в тени которых он надеялся спрятаться, но было уже слишком поздно. Дюжина свирепых дикарей выскочила из хижины и набросилась на него, подстрекаемая своим повелителем. Они преследовали его по пятам, хватали его руками и даже зубами, так что он не мог стряхнуть их с себя и бежать дальше. Их крики пронзительно звенели в ушах, их цепкие руки не давали возможности сделать ни одного шага. Тогда Натан повернулся к дикарям и с отчаянием закричал:

— Здесь, черти! Рубите, колите! Наш час настал, я последний!

И, произнеся эти слова, он сорвал с себя одежду и обнажил грудь, подставляя ее под удары своих противников.

Но индейцы, по крайней мере в эту минуту, не думали убивать его. Они схватили его и Эдиту и потащили обоих с бесконечным ликованием к костру, куда еще раньше был приведен Роланд. В это же время раздался ликующий крик и с той стороны, где были лошади, и он подсказал Натану, что Ральф Стакполь также схвачен.

Слова, которые Натан бросил дикарям, были его последними словами. С терпеливым молчанием подчинился он своей судьбе и ни единым движением не выдал своих мыслей, когда десятки голосов выражали и удивление, и радость по поводу победы. Его индейская одежда и раскрашенное тело, очевидно, возбудили их удивление, которое еще более усилилось, когда при свете костра они заметили рисунки, которыми Натан расписывал себе лицо и грудь. Натан совершенно спокойно относился к тому, что его так внимательно рассматривали. Не отвечал он также и на вопросы, которые ему задавали на ломаном английском и на индейском языках. Не трогали его и насмешки и угрозы. На все это он отвечал только презрительным суровым взглядом, который на некоторых молодых индейцев нагонял страх. Наконец, когда они подошли к огню совсем близко, старый индеец махнул рукой толпе, которая тут же почтительно очистила ему место. Потому что пришел не кто другой, как сам Венонга, старый Черный Коршун. С яростью, не совсем еще оправившись от опьянения, заковылял он к пленным, положил руку на плечо Натана, а другую поднял с секирой, удар которой несомненно раздробил бы Натану череп.

Но удар этот был вовремя отклонен Авелем Доэ, который пришел вместе со старцем, и шепнул ему что-то на ухо, чем на минуту укротил гнев старого дикаря.

— Я индеец, — сказал предводитель, обращаясь к пленнику по-английски: — Я убиваю всех белых! Я, Венонга, пью кровь белых, потому что во мне нет сердца!

И чтобы его слова глубоко запали в душу несчастного, он положил руки на плечи Натана и долго стоял так, и кивал, и качал головой перед его лицом, устремляя на него взгляд, полный ненависти. В ответ на этот взгляд Натан смотрел пронзительно на индейца, и в этом взгляде сквозила такая ненависть и страсть, что даже Венонга, этот храбрый, непоколебимый предводитель, который находился к тому же в возбужденном состоянии, медленно отступил и снял руки с плечей пленника. Натан же от долгого нервного напряжения упал на землю в судорогах, так что дикари в смятении еле удерживали его.