Опасности диких стран - [38]

Последняя надежда Роланда быть вблизи несчастной сестры исчезла. Главный отряд диких распрощался с меньшим отрядом Пианкишава, и уже все было готово к отъезду, как вдруг появилась Телия Доэ, кинулась к Роланду и старалась вырвать у старого Пианкишава веревку, за которую он вел пленника.

Она схватила веревку с неожиданной силой, и ее горящие глаза быстро метались от человека к человеку, пока не остановились на лице человека с более светлым лицом, который раньше занимался раздачей наград.

— Отец, отец! — закричала она ему, — что вы делаете? Вы не должны выдавать его убийцам! Вы обещали…

— Молчи ты, глупая! — прервал ее человек, к которому она обратилась. Он схватил Телию за руки и, стараясь оторвать ее от пленного, проговорил: — Ступай на свое место и молчи!

— Нет, я не хочу молчать, я не буду, отец! — продолжала Телия. — Вы белый человек, отец, а не индеец, и вы обещали мне, что ему не сделают никакого зла. Правда ведь? Обещали?

— Проклятая дура! Прочь, говорю тебе! — проревел этот человек и еще раз попробовал оторвать Телию. Но девушка с такой отчаянной силой вцепилась в Роланда, что другие индейцы должны были поспешить на помощь, чтобы разнять ее руки. Но и им она противилась, пока отец не вытащил нож и с яростью не занес его над нею. Испуганная, бледная, бросилась она к ногам варвара-отца и молила его пощадить. Этим воспользовались индейцы, оттащили Роланда и удерживали Телию, которая напрасно делала отчаянные усилия, чтобы последовать за пленным и отнять его у врагов, жаждавших его крови. И уже издали Роланд все еще слышал ее крики, и они терзали его душу, хотя горе от разлуки с бедной сестрой, казалось, заглушало в нем все другие горькие чувства.

Когда Пианкишав и его спутники спустились с холма, старик вскочил на лошадь, схватил конец веревки, которой был привязан Роланд, и поехал в брод, таща за собой несчастного пленника. Брод был широк, глубок и каменист, течение в нем было так сильно, что Роланд срывался несколько раз и, несомненно, погиб бы, если бы два других дикаря не поспевали к нему на помощь. Наконец перебрались через реку, и воины поспешили выйти на берег, где они еще раз остановились, чтобы послать последний поклон своим соплеменникам.

И Роланд бросил последний взгляд на уезжавших дикарей, и сердце защемило у него, ему показалось, что среди них сидела на лошади Эдита, поддерживаемая великаном-индейцем, которая вскоре исчезла за деревьями.

Меньший отряд индейцев стоял еще на хребте горы и отвечал на прощальные крики Пианкишава, который потом повернул на запад и, таща за собой пленника, исчез в чаще леса.

Глава тринадцатая ПИАНКИШАВ

Боли, которые причинял несчастному Роланду крепко затянутый ремень, были так сильны, что он несколько раз терял сознание. Это несколько замедляло продвижение индейцев; наконец они освободили его от уз. Сострадание, или, вернее, опасение потерять пленника побудило их принять некоторое участие в нем. Они вымыли распухшие суставы его руки свежей водой из ручья, на берегу которого они отдыхали некоторое время, перевязали ему раны, приложили к ним какой-то травы и для подкрепления сил предложили ему маленький деревянный кубок водки. Но Роланд отказался от такого подкрепления, что доставило Пианкишаву большое удовольствие, так как он сам опорожнил кубок, предназначавшийся для пленного.

— Хорошо! — закричал он. — Очень хорошо! Пианкишав друг белых. Белые хороший напиток делают!

После этого отношение к Роланду стало еще мягче, и, хотя старый Пианкишав вскоре накинул пленнику веревку на шею, чтобы он не мог убежать, они, однако, что-то дружелюбно говорили Роланду, который не понимал ни слова. Сам Пианкишав, казалось, находился в самом веселом настроении. Он ударял своего пленника по плечу, объяснял ему на ломаном английском языке, как мог, что он поведет его в главный город своего племени и усыновит его, и заверял его в своей дружбе. Но настроение у него постоянно менялось по мере того, как он отпивал глоток за глотком из бочонка. То он становился до крайности ласков, то вдруг в нем вспыхивала ярость, и он уже несколько раз грозил убить своего пленника на месте. Только присутствие обоих молодых воинов спасало Роланда от внезапной смерти. Оба воина укоряли своего спутника в его поведении и говорили ему, что его склонность к пьянству вовсе не соответствует достоинству воина и предводителя. Но он все пил и пил и, по мере того как уменьшались порывы его ярости, увеличивалась болтливость, и он принимался рассказывать на английском языке о несчастьях, которые ему пришлось пережить на протяжении всей его долгой жизни. Свои жалобы он обращал и к Роланду, который наконец узнал причину его ярости: Пианкишав потерял своего сына в сражении с белыми.

— Потерял сына! — восклицал он. — Был хороший охотник, убивал буйволов, медведей и оленей. Был великий воин! Убивал кентуккийцев, сдирал с них кожу! Теперь он мертв! Теперь уже больше не великий охотник и воин! Уже не вернется! Пианкишав не увидит больше своего храброго сына!

Так жаловался он и снова неистовствовал, угрожая Роланду, а через минуту опять нежно ласкал его и умолкал только тогда, когда прикладывался губами к бочонку. Наконец, он совсем охмелел. Когда солнце зашло, он уже раскачивался в седле и передал ружье своему пленному, так как оно стало для него слишком тяжелым. Роланд жадно схватил его; но оружие тотчас же было отнято у него одним из молодых воинов, который был слишком умен, чтобы не сообразить, что ружье нельзя оставлять в руках у пленника. Старому же Пианкишаву, казалось, было все равно. Он спокойно уселся в седле, поехал рысью вперед, болтая и плача, поддаваясь сиюминутному настроению. Он то запевал индейскую песню, то раскачивал головой. Наконец его окончательно одолел сон. Он был не в силах управлять конем, и, когда усталое животное остановилось на минуту, чтобы пощипать с куста зеленых листьев, Пианкишав потерял равновесие и, как чурбан, вывалился из седла на землю.