Опасность заводит - [14]

— Я отдам тебе свою рубашку, — торговался он.

— А рубашка ничего не прячет? — скривилась Анна.

— Ее можно не застегивать.

Ох, находчивый сукин сын. Так вот он какой, подпущенный к телу. Чего и стоило ожидать, нагловато-нахальный и самоуверенный до скрипа на зубах.

— Не застегивать? — переспросила она, заражаясь его беззаботным весельем.

— Да, я покажу.

Все-таки он раздел ее. Марк отбросил майку и провел широкими ладонями по ее плечам, одновременно ласково и настойчиво.

— Хотя можно и без рубашки, — шепнул он.

Она коснулась его губ и дразняще поцеловала. Марк забылся, и она с легкостью вырвала из его ладони рубашку, после чего отстранилась и накинула ее на плечи. Он рассмеялся и помог просунуть руки в рукава.

— Я не всегда такой, — сказал он. — Не привыкай.

Анна машинально потянулась к пуговицам, но вспомнила о игривом предложении и оставила волнующий разрез, который обнажал ее грудь. Не так уж и неприлично к слову, все-таки его рубашка была слишком велика.

— И не думала, — ответила она. — Никогда не страдала глупостью.

— Мало ли. Моя обаяние снесёт голову…

— Ты сегодня в ударе. Одна острота за другой.

И она спустилась на пол, толкнула его бедром и вернулась к чайнику. Так завертелось кино с умилительно-повседневными слайдами. В какой-то момент он расслабился и перестал самодовольно скалиться. И поддевать каждое произнесенное ею слово.

После нехитрого завтрака они устроились в гостиной. У Марка неожиданно нашлось время, и он остался с ней, отвлекая пустой беседой. Хотя время от времени он косился на сотовый и набирал сообщения, но все же слушал и делился четко по теме, без рассеянных отмашек и односложных ответов. Оказалось, она соскучилась по разговорам и по чужому голосу, последние дни она говорила только с собой и то больше кричала.

— Если тебе пора, то просто скажи.

Анна не хотела навязываться. И не хотела брать у него в долг.

— Когда мне будет пора, я встану и уйду, — кивнул он.

— А, если мне надоешь ты, я тоже могу прямо заявить об этом и выпроводить? — с улыбкой поинтересовалась она.

— Я еще никому не надоедал.

— Ты о женщинах?

— Мужики меня точно никогда не выпроваживали.

— Ты так и не ответил кстати.

— О женщинах?

— Нет.

Он внимательно посмотрел на нее, перестраиваясь на более серьезный лад. Черт, как он быстро уловил ее перемену. Ей самой казалось, что она всего лишь шутит и дурачится, но нет, она хотела знать. Ей нужны ориентиры, чтобы двигаться по этой холмистой и туманной местности.

— Если человек спрашивает может ли он, значит не может, — ответил он прямо.

Хорошо, так и запишем. Равноправие тут не работает. Пока или вообще еще предстоит выяснить.

— Пойдем дальше по списку? — продолжил Марк.

— Я не подготовилась.

— Тогда импровизируй.

Анна взглянула на него, пытаясь пробиться через старательно изображаемое благодушие. Кто его знает, где там оголенный нерв и как легко на него набрести неосторожной поступью. И не рано ли для таких разговоров? Хотя Марк, судя по всему, любил пикировки. Или даже больше, они заводили его.

— Ты будешь изменять мне? — спросила она, решившись.

— Это завуалированный вопрос о серьезности наших отношений?

— А у нас отношения?

— Молодец, — он довольно рассмеялся и погладил ее по голове.

— В эту игру играют двое.

— Определенно, малыш. Так, подожди, я должен ответить об изменах…

И он умолк. Он определенно любил пикировки. Он, черт возьми, мастер.

— Непозволительная пауза, Марк.

— Я думаю.

Анна пнула его локтем в живот, и он, перекатившись на бок, поймал ее лицо и заглянул в него. Сложно думать и соревноваться, когда он так близко и когда он так непозволительно горяч. И он же знает, череда глупых женщин зачем-то сообщила ему о его неотразимости и сминающей мужской силе. Маскулинность, мать ее.

— Я буду стараться, — он потянулся к ее губам.

И она поцеловала его, хотя он придумал паршивый ответ. Очень паршивый. Он будет стараться не изменять ей. Кажется, за такое полагается пощечина. Только вот его язык… и его настырные пальцы, которые неизвестно когда успели изучить ее тело и теперь дарили нестерпимую сладость.

— И тебе придется помочь мне, — продолжил он вкрадчивым шепотом, — один я не справлюсь.

Еще лучше. Значит быть ласковой и шелковой. Отзывчивой. Готовой.

— То есть, — Анна попыталась успокоить дыхание, чтобы не звучать уж совсем жалко, — если ты оступишься, виновата буду я?

— Тише, тише. В себя надо верить.

Разговор разрешился очевидным способом. Он смял и взял ее. И в такие моменты она прекрасно понимала всех глупых женщин, что знали его до нее.

Марк оставил ее, чтобы найти рубашку. Эту он подарил и был не прочь видеть ее почаще. Не застегнутую, естественно. Сам он вернулся в грязно-серой с кожаными заплатками на локтях.

— Я поехал, — бросил он, застегивая манжеты.

— Хорошо.

— И еще, Анна. Сегодня последний день заточения, тебе придется выбраться из дома.

Вот это ее резануло по-настоящему. Даже дыхание перехватило.

— То есть мое мнение не учитывается?

— Оно учитывалось.

— Две недели, да?

— Именно, — кивнул он.

Марк подошел и сгреб в объятия, не реагируя на ее активное недовольство. Его губы коснулись виска, так невинно и по-отечески.