Опасное знание - [70]

— К сожалению, я не могу поставить вам удовлетворительную оценку, — сказал я.

Я вздохнул и отогнал от себя эти проклятые мысли. Увы, я никогда не смогу экзаменовать Урбана Турина. Потому что я к нему небеспристрастен. А мне не хотелось, чтобы кто-нибудь мог поставить под сомнение мою непредвзятость.

Доктор Лангхорн совершал свой обычный обход. Как и в прошлый раз, он казался давно небритым.

— Доброе утро, доцент Бруберг. По-моему, мы с вами уже встречались?

— Доцент поступил к нам сегодня ночью, — сказала сестра.

— Легкое сотрясение мозга, перебитая переносица… так, так. Боли есть?

— Лишь когда я смеюсь, доктор.

Он даже не улыбнулся. Возможно, он неправильно истолковал мою реплику.

— С сотрясением мозга лучше не шутить, — сказал он. — Постарайтесь не двигаться без крайней на то необходимости.

Легкое сотрясение мозга. Этого мне еще недоставало. Когда нормального человека избивают до потери сознания, то у него, естественно, происходит сотрясение мозга. Только янки ухитряются после такой взбучки помотать головой, налакаться виски и снова бросаться в бой.

Вернулась Биргит. Она выполнила мою просьбу.

— Вот эта книга, Эрнст, — сказала она, протягивая мне Винцлера. — Но тебе ни в коем случае не следует переутомляться и читать подолгу. Чаще отдыхай и больше спи.

Пообещав чаще отдыхать, я попросил Биргит вернуться домой и лечь. У нее был очень усталый вид. Когда я очнулся, она сидела возле меня. Возможно, она просидела так всю ночь. Мне удалось убедить ее в том, что сейчас в ее присутствии нет особой необходимости. Выходя из комнаты, она послала мне воздушный поцелуй. Этого не случалось с ней давно. Я ответил ей. И тут же начал штудировать Винцлера. Сначала читать его было необыкновенно скучно, но он поражал своей железной логикой. Интересно, почему доктор Винцлер больше ничего не создал, кроме этой книги? Под вступлением стояла дата: 1916 год. Он написал ее на фронте. И возможно, домой уже так и не вернулся. Я немного вздремнул. А когда проснулся, голова раскалывалась от боли. Я снова взялся за Винцлера.

Все началось со страницы восемьдесят шестой. Я уже читал книгу с огромным интересом. И смысл прочитанного становился все ясней и ясней. На странице сто двенадцатой я был уже настолько убежден в своей правоте, что мог не заглядывать в шведский текст. Идеи, развиваемые немецким и шведским авторами, были абсолютно идентичны. И то, что мы в Уппсале считали оригинальным и интересным исследованием в области права, оказывается, было исследовано в Тюбингене еще в 1916 году. Но потом интересы Германии сосредоточились на совсем иных вопросах. И маленькая книжка, вышедшая к тому же незначительным тиражом, была быстро забыта. Тем более что автор ее не трубил на каждом перекрестке о своих гениальных умозаключениях.

Я отложил книгу и закрыл глаза. Нерешенным оставался только один вопрос: прочитал ли он Винцлера или самостоятельно пришел к таким же точно выводам? Гадать об этом не имело никакого смысла. И я снова задремал.

11 часов. Время посещения больных. Вошел Харальд.

— Как дела? — спросил я.

— Теперь следствие буду вести я сам, — сказал Харальд.

— Это означает, что теперь вы подозреваете в убийстве какое-то определенное лицо? — констатировал я.

— Да, — ответил Харальд. — Теперь он попался. Сегодня ночью мы с Бюгденом пришли к одинаковым выводам. И у нас есть против него вещественные доказательства.

— Какие именно? — спросил я.

— Прежде всего отпечаток его каблука на подоконнике в «Каролине». Мы изо всех сил разыскивали этот каблук. И нам чертовски повезло. Правда, он малый не промах. Он, должно быть, сообразил, что разгуливать в тех ботинках для него небезопасно. А что делает человек с ботинками, от которых хочет отделаться? Бросает их в мусоропровод. И Бюгден предложил проверить содержимое всех мусорных ящиков.

— И вы нашли там что-нибудь? — спросил я без особого энтузиазма.

Для меня все это потеряло вдруг всякий интерес. Возможно, так же, как для Мэрты Хофстедтер. Ведь она-то знала, кто ее убил.

— Нет, — ответил Харальд. — Мусорные ящики опорожняются в пятницу днем. И он, вероятно, об этом знал. Но нам повезло. Машина для вывозки мусора вернулась на станцию перед самым концом рабочего дня. Все мусорные ящики из этого квартала остались стоять в кузове. Ребята Бюгдена проделали адскую работу. Но они нашли то, что искали. Оказалось, что на эти ботинки недавно были поставлены набойки. Бюгден, разумеется, нашел сапожника. И тот сразу сказал, кому они принадлежат.

— Да, теперь у тебя весьма веские доказательства, — заметил я.

— Думаю, что так, — ответил Харальд. — Кроме того, под ногтями у Мэрты остались крошечные обрывки ткани. Впрочем, к одним и тем же результатам можно прийти, изучая и сопоставляя самые различные данные. К сожалению, нам так и не удалось полностью раскрыть тайну галош.

— Вы взяли его? — спросил я.

— Нет. Бюгден разыскивает его. Его нет дома. И мы не знаем, где он.

— Я прочитал Винцлера, — сказал я.

— Да что ты? — воскликнул он. — Тебе не надо было утомляться. Теперь это не имеет особого значения.

— Не имеет? — грустно переспросил я.

Харальд не успел ответить. Дверь распахнулась настежь. И это было вызвано крайней необходимостью. На пороге появился некто в огромной шляпе, похожей на мельничное колесо. Впрочем, она могла бы надеть и колесо без всякого для себя ущерба. Это была Аврора фон Лёвенцан собственной персоной. Я сразу оценил, как это мило было с ее стороны — навестить меня в больнице. В руках она держала огромный букет цветов. Но цветы не пахли, ибо это могло повредить моей голове. Она и об этом подумала!