Опасная тропа - [50]

Этой ночью мы сделали стоянку на Баджер-Крик (Река Барсук), названной так черноногими. На их языке это звучит как Ми-син-ски Ис-и-сак-та (Река Полосатой Морды). Полосатой мордой они называют барсука.

Покинув рано утром Баджер Крик, в течение следующего дня мы миновали Сик-о-кин-и Ис-и-сак-та (Бэбоун Три-Крик — Река Дерева Спинного Хребта). Этим названием черноногие именовали березу, поэтому наши первые трапперы вполне справедливо назвали этот водный поток Берч-Крик72.

Вдоль Берч-Крик мы доехали до ее притока, который на нынешних картах носит ничего не значащее название Дьюпейер-Крик. Черноногие звали его О-сак И-с-тук-таи. О-сак — это толстые, длинные полосы белого жира по обе стороны бизоньего горба… Наши первые служащие-креолы прозвали эту речку Деполле-Крик (Простая Речка). Затем ее название было американизировано и окончательно потеряло всякий смысл.

Отдохнув в полдень на ее берегу, мы оставили большую тропу, по которой следовали до сих пор, и двинулись на юго-восток. Вечером мы прибыли к Ун-и-ки Ис-и-сак-та (Молочная Река, теперь Титон). Черноногие прозвали ее так из-за двух, заостренных как женская грудь холмов, стоящих на южном берегу в двадцати милях восточнее Скалистых Гор. Мы выехали к реке как раз напротив этих холмов. Солнце садилось. Лоси и олени уже покинули тенистые заросли, где они пролежали весь жаркий день. В долине было видно также несколько бизонов, а на равнине к югу от реки паслось довольно большое стадо.

Как только лошади были расседланы, Бесстрашный заявил, что если мы с Питамаканом хотим, то можем и дальше есть сушеное мясо, но он собирается добыть на этот вечер пищу повкуснее. Он оставил нас, и скоро прозвучал громкий раскат выстрела его ружья. Тут мы увидели, как несколько бизонов ринулись из речной долины на равнину, где, конечно, вспугнули шедшее на водопой стадо и обратили его в бегство. Питамакан посетовал вслух:

— Надо было его удержать! Я же хотел сказать ему, что на сегодня нам будет достаточно и сушеного мяса. Ну почему я не сделал этого?! А теперь он произвел такой переполох! Какой бы враг ни оказался в окрестностях, он легко нас найдет!

Мы собрали тополиного сушняка и разожгли костер. Бесстрашный вернулся с ребрами добытого им белохвостого оленя, покрытыми толстым слоем жира. Он так гордился своей удачной охотой на такое жирное животное, что Питамакан не стал ничего говорить о ее возможных последствиях. Мы зажарили ребра на костре, плотно поели, напились сами, напоили коней и отъехали для ночевки на некоторое расстояние на равнину. Когда мы покидали долину реки, уже стемнело.

После того как лошади были расседланы и привязаны к колышкам, Питамакан объявил, что мы должны дежурить всю ночь. Бесстрашный стал было возражать. Мы ведь отъехали от костра в темноте и теперь можем спать всю ночь в полной безопасности, говорил он. Но Питамакан был непреклонен, а я встал на его сторону. В итоге было решено, что Бесстрашный заступает на первое дежурство, а я сменю его вскоре после полуночи.

Мы с Питамаканом расстелили свои капоты, улеглись на них, накрылись одеялами и почти сразу же заснули. Когда был решен порядок дежурства, я внутренне настроился на то, что буду поднят около полуночи. Поэтому именно в нужное время я и проснулся. Взглянув на Семерых, я удивился, что Бесстрашный мешкает с моим подъемом. Я сел и в тусклом свете звезд увидел, что он распластался на земле: лежит на животе, а голова покоится на его скрещенных руках. По его глубокому дыханию я понял, что он сладко спит.

И как раз в это время лошадь, привязанная к нам ближе всего, — моя лошадь — пронзительно заржала. Я хорошо знал значение такого ржания — жеребец подает знак своим кобылам, которые или ушли от него или уходят! Так же восприняли это тут же проснувшийся и вскочивший на ноги Бесстрашный и Питамакан, немедленно оказавшийся рядом со мной с ружьем в руках.

— Где-то рядом враги! — воскликнул Питамакан.

Мой конь снова заржал, кружась на своей натянутой веревке. На этот раз он добился ответного ржания одной из кобыл. Звук донесся с севера, и тут же мы услышали характерный топот двух лошадей — так кони пускаются вскачь, когда их неистово нахлестывают всадники. Звук доносился до нас все слабее и слабее и наконец совсем стих. Бесстрашный застонал. Он бил себя в грудь:

— Это моя вина! Я заснул! Как я мог заснуть?! — причитал он.

— Я мог бы то же самое сказать тебе — но какая теперь в этом польза? У нас больше нет верховых лошадей и придется идти пешком, — ответил ему Питамакан и продолжал: — Их было один или двое — вероятно, один. Скорее всего ассинибойн. С ними никто не может сравниться в умении тихо подобраться и увести лошадей прямо из-под носа хозяина.

— Если б я только не побрезговал сушеным мясом! Это несчастье на нас навлек мой выстрел!

— Разумеется, — согласился Питамакан.

— Ну ладно. Будем рады, что это случилось с нами здесь, а не далеко позади. И давайте не убеждать себя, что врагов только один или двое, — сказал я.

— Да. И надо следить, чтобы нашего последнего коня тоже не увели. Он нам еще очень пригодится! — воскликнул Питамакан.