Опасная тропа - [24]
У КАЖДОГО СВОЙ КЛЮЧ К ПОНИМАНИЮ ЖИЗНИ
Нелегко учительствовать, почтенные, ой, как нелегко! И все же я люблю свою школу и представить не могу свою жизнь без голосистых, шумливых, драчливых ребят, без педсовета, без классов, где эти современные акселераты и вундеркинды вытворяют черт знает что. А мы разве не вытворяли? Да, и у нас было беззаботное время, было, но прошло. Сегодня школа наша по-праздничному нарядна и люди, собравшиеся на торжество, одеты ярко и светло. И главное, все возбуждены. Ничего дурного в ауле не случилось. Никто не умер в сельской больнице на двенадцать коек. И на дорогах наших не случилось беды — аварии, что стали частыми, как начали приобретать сирагинцы эти «Жигули». Машину эту у нас называют «легкомысленной итальянкой», а ведь правда, легкая, удобная, податливая и обманчивая эта машина в неумелых руках. С ней надо обращаться очень нежно, чересчур ласково и осторожно, хорошо ее надо знать, чувствовать. Тогда она и служит человеку по-доброму, хорошо. Ехал как-то я по нашей трассе, что вьется стальной лентой вдоль золотистого морского берега. Грузовая машина везла, привязав к кузову за передние колеса, легковую машину, потерпевшую где-то аварию. И представьте себе, почтенные, мне эта вышедшая из строя машина показалась живым, вызывающим к себе сочувствие существом. Было это зимой, и на пострадавшей машине лежал снег, тогда как на мчавшихся мимо машинах снега не было. И вот на красный свет остановились машины, и вдруг я явственно почувствовал, что эта машина как-то встряхнулась, словно хотела мне сказать: «Я еще живая, немного помялась, вот вылечат меня, и я буду бегать, как и эти сестрицы, что сегодня проезжают мимо и не сочувствуют мне». Еще раз встряхнулась машина, вздрогнула и сбросила с себя снег.
— Не больно ли тебе? — мысленно спросил я ее, и в ответ словно услышал:
— Конечно, больно! Еще бы, так удариться, да и теперь тянут меня, неудобно мне и даже стыдно. Прощай, добрый человек.
— Прощай, а может быть, до свиданья, — подумал я. Может быть, встретимся еще и хозяин твой услужливо откроет передо мной дверцы. А может быть, ты станешь на колеса и зазнаешься, промчишься пулей мимо и снова нарвешься на неприятности?
— Прости. Это зависит не от меня, а от того, кто будет за рулем. До свиданья.
И на прощание я, кажется, даже помахал ей рукой. Да, век техники. И не странно, что мы даже металл порой видим одушевленным предметом. Отвлекся я немного… Давайте вернемся, как говорят сирагинцы, к нашей чечевице.
Всех желающих присутствовать на выпускном вечере нельзя было уместить в учительской, хотя она и просторная. Обе двери в коридор были раскрыты, и многие стояли в коридоре.
На почетном месте, в президиуме, сидят уважаемые люди аула. Председатель сельсовета Паранг, с войны он вернулся без левой ноги. А вот рядом с ним парторг совхоза Джабраил, он оставил правую ногу на Карпатах, надо же случиться такому совпадению, что и Джабраил и Паранг носят обувь одного размера и каждый раз они покупают сапоги вместе, одну пару на двоих. А эта вот маленькая в очках женщина с совершенно белыми волосами на голове и с благородными добрыми чертами лица — это наша любимая учительница, заслуженная учительница республики Галина Ивановна Изотова. Восемнадцать лет ей было, когда она приехала в каш аул. О, как давно это было. Теперь она завуч школы, жена нашего парторга Джабраила. А не заметить нашего директора совхоза Усатого Ражбадина невозможно: крупный человек, не толстый, нет, а именно крупный, широкоплечий, с угловатым лицом, будто наспех тесали его, шрам на его скуле, как клеймо мужества. Здесь же и директор нашей школы Теймураз из Кумуха, лакец, женат на дочери Галбеца из рода Ливиндхал, и учительница английского языка Вера Васильевна, внучка первого учителя русского языка в нашем ауле Ковалева, которого кулаки подкараулили и убили в Большом ореховом лесу, а инвентарь для школы, который он вез, сожгли. Царские «благородные» офицеры устроили костер из учебников, тетрадей и глобусов, даже стеклянные чернильницы растаяли в этом огне. Вера Васильевна — жена нашего врача Михайла. Когда о Михайле спрашивают, кто он, то говорят: «Ты что, не знаешь его? Это же муж нашей Веры Васильевны». А Михайла, который сидит рядом со мной, в годы войны еще мальчишкой вместе с матерью и дедом был эвакуирован в наш аул. Да, много было тогда в горах беженцев с Украины — женщины, старики, дети. Даже власти наши, говорят, беспокоились и тревожились, примут ли их горцы, не проявится ли у некоторой части населения былая неприязнь к иноверцам. Но напрасными оказались эти тревоги, — без каких-либо наставлений и инструкций сверху народ наш приютил их. Им дали работу, помогли во всем, не только помогли, но и согрели вниманием. Откуда это явилось у горцев, это великодушие и сочувствие, это чувство уважения к другому народу? Нет, не остались бесследными годы Советской власти, которая побратала людей на земле. Зерно посеял — колос, добро посеял — дружба, добро ветвями к солнцу тянется. После войны многие украинские семьи вернулись к себе, а многие и остались в наших аулах, породнились. А когда в послевоенные годы в горах наших случилась засуха, неурожай, то украинцы поделились своим хлебом.
