Опасная обочина - [74]

Умолкает Смирницкий, задумывается.

— Один вопрос есть. Мы не определили срок нашего… пари. На какое время?

— На… всю жизнь, — Баранчук делает великодушный жест. — Мне не жалко. А хочешь — прощу. А? Черт с ним, с коньяком, не бедные. Все равно ничего не докажешь. Поищешь другой объект. Как, устраивает это тебя?

— Ни в коем случае. Нет, Эдик, не устраивает. Спорить так спорить.

Москвич встает, помедлив, подходит к вешалке. Останавливается. Оглядывается. Улыбается. Медленно, очень медленно снимает свое пальто. Аккуратно надевает его. Расправляет складки. И не спеша выходит из вагончика на свежий воздух.

Вот он спускается с крыльца, вот пересекает дорогу. Лицо его сосредоточенно и спокойно, словно этот человек принял какое-то важное решение. Интересно, куда это сейчас направляется Смирницкий?

За последнее время у Виктора Васильевича Стародубцева накопилась масса бумаг. Впрочем, это была постоянная «болезнь» начальника сто тридцать первой мехколонны — он терпеть не мог работать с бумагами, а предпочитал живую энергичную деятельность вне «кабинета», на трассе, с людьми. Даже собственные радиограммы он предварительно не записывал, как того требовала инструкция, а диктовал радисту на слух с непосредственным выходом в эфир. Иной раз в Центре помирали со смеху над такими радиограммами, но потом привыкли и перестали удивляться, поскольку, несмотря на очевидную эксцентричность посланий Стародубцева, они, безусловно, несли в себе деловой реальный заряд.

Но с документацией, с текущими бумагами все же приходилось работать Виктору Васильевичу, хоть и претили они его действенному и неукротимому характеру.

Вот и сегодня вечером сидит он за столом, водрузив могучие локти на столешницу. Сидит плотно, в распахнутой дубленой безрукавке, смотрит на листочки поверх очков, делает пометки и бубнит себе в пушистые грозные усы такое, что лучше никому этого не слышать.

В такой позе, в таком душевном настрое и застает начальника Виктор Смирницкий, воспользовавшийся недавним приглашением и заглянувший не просто на огонек, а, вероятно, по неотложному и серьезному делу.

Впрочем, Стародубцева радует неожиданная возможность отвлечься от ненавистных бумаг. Он с несомненным радушием улыбается и делает активно-приглашающий жест непрошеному гостю:

— Заходи, заходи, корреспондент. Чего на пороге топтаться? Садись, гостем будешь.

— Добрый вечер, — произносит вежливый Смирницкий, подвигая к себе казенный табурет.

— Добрый, добрый. Ух ты, уже вечер! Совсем бумажки заели. Ну, что хорошего скажешь? Как там двигаются твои газетные дела? Может, помощь нужна?

Смирницкий тяжело вздыхает, что наверняка не ускользает от многоопытного Стародубцева: знает хитрый начальник, очень хорошо знает — кончается сегодня срок командировки у корреспондента. Что-то он сейчас скажет, ведь неспроста же пожаловал.

— Помощь не нужна… Я по делу, Виктор Васильевич. По важному и неотложному.

— Выкладывай.

Смирницкий берет со стола Стародубцева чистый лист бумаги, а потом уже спрашивает:

— Разрешите?

— Да хоть вагон! Бери больше. У меня этого добра навалом.

— Хватит и одного, — как-то криво усмехается специальный корреспондент.

Но и этот листок он аккуратно складывает и по сгибу рвет на две равные части. Затем, опять же без спроса, — видимо, расстроен чем-то — берет со стола Стародубцева ручку и четким красивым, но мелким почерком пишет сначала на одной половинке, потом — на другой. Закончив, протягивает первый листок Виктору Васильевичу:

— Прочтите, пожалуйста. Это радиограмма в редакцию. Адрес указан. Если нет возражений против текста, то завизируйте. Хорошо бы отправить немедленно.

Стародубцев с нарочито преувеличенной осторожностью принимает листок и встревоженно спрашивает:

— Государственных тайн нет?

— Уж какие там тайны, — снова вздыхает Смирницкий.

Стародубцев сует листок под яркое пятно настольной лампы, поправляет тяжелую оправу своих очков и читает вслух, сопровождая текст своими комментариями:

— «Москва… индекс… главному редактору… прошу предоставить мне отпуск без содержания…» Ага, значит, за свой счет. На юг, что ли? Так еще не сезон… Ну да ладно, не мое дело. Против такой радиограммы возражений не имею. Что еще?

Смирницкий протягивает вторую половинку листа:

— Это вам.

Стародубцев читает и это:

— «Начальнику сто тридцать первой механизированной колонны товарищу Стародубцеву Вэ Вэ.». Верно, это мне. «Прошу принять меня во вверенное вам предприятие… на должность водителя линейной автомашины… имею водительское удостоверение шофера первого класса». Подпись — Смирницкий.

Стародубцев опускает очки на кончик внушительного носа и с видимым интересом разглядывает поверх них сидящего перед ним молодого человека.

— Вы пропустили «на временную работу», — уточняет претендент на место водителя.

— Не пропустил. А на постоянную не желаешь?

— Не могу, — дипломатично отвечает Смирницкий. — Без прописки вы имеете счастье принять меня не более чем на два месяца.

— А юрисконсультом не пойдешь?

— Образования нет. Да и зарплата маленькая. На трассе-то что-нибудь заработаю.

— Права с собой?

— Пожалуйста.

Смирницкий достает заранее приготовленное удостоверение и протягивает начальнику колонны. Стародубцев внимательно разглядывает права, даже достает из-под целлофана талон предупреждений и смотрит его на просвет.