Опасная масть - [22]

– Че, недоволен, что ль, чем? Ну, пошли, выйдем, разберемся…

– А зачем выходить? – окинул его насмешливым взглядом Крячко. – Бить я тебя не собираюсь. Я тебя воспитывать буду. Вернее, теперь уже перевоспитывать.

– Чего-о-о? – Парень занес руку с угрожающе напряженными пальцами-сосисками, скорее всего, ожидая, что тот попятится и обратится в бегство.

Однако произошло нечто совсем иное. Крепкая пятерня внезапно смяла его пальцы в один пучок и стиснула с такой силой, что у «быка» от боли перехватило дыхание, а глаза, сделавшись большими-пребольшими, сами устремились куда-то на лоб. Его лицо одновременно и посинело, и побагровело, а всякую заносчивость и самомнение, наоборот, словно сдуло порывом сильного ветра.

– Ой, бля-а-а-а!.. – только и смог прохрипеть «крутяк», корчась и приседая.

– Ну, а теперь пошли… – Не выпуская его пальцев из своей железной руки, Станислав направился к своему столику, откуда за происходящим молчаливо наблюдала донельзя встревоженная Виллина.

– Ку-да-а?.. – перемещаясь вслед за этим загадочным силачом, только и смог выдавить «бык».

– Извиняться, голубок, извиняться за свое свинство. Пушкин, что ль, за тебя извиняться будет?

– О, да, да, да… – усердно закивал тот и, с трудом переводя дух, переходя с тенора на дискант, обратился к Виллине уже с нотками заискивания: – Простите меня, пожалуйста! Я был неправ!

– Хорошо! – одобрил Станислав, продолжая сжимать его пальцы. – Но у нас еще остался бутерброд, который валяется на полу. Это – хлеб. Это труд людской. Подбери и съешь!

«Крутяк» нехотя подобрал бутерброд и замешкался, умоляюще глядя на Виллину.

– Станислав, ради бога, не надо! – протестующе замахала та рукой. – Он уже извинился. Чего же еще?

– Ладно, иди… – Выпуская его руку, Крячко строго добавил: – Спасибо скажи этой доброй, незлопамятной женщине. А то ты у меня не только съел бы этот бутерброд, но еще и пол бы вылизал.

– Спасибо! Очень признателен! – закивал парень и поспешил к своему столу.

Крячко сел на свое место и, разливая по бокалам остаток содержимого бутылки, спросил:

– Ты сильно расстроилась?

Атапина тряхнула головой и чуть слышно произнесла «нет». Еще немного помолчав, она заговорила:

– Знаешь, по-моему, кое-что для тебя интересное у меня есть. Когда ты привел этого оболтуса извиняться, я вспомнила похожего на него типа, который приходил к нам на постановку в прошлом году. Когда наше шоу закончилось и зрители стали выходить из зала, мы с Эдькой стояли невдалеке и, что у нас было делом обычным, собачились по поводу сценария нового спектакля. Вдруг из толпы зрителей выходит такой же вот «качок», хлопает Капылина по плечу и, улыбаясь до ушей, говорит ему: «Здорово!» При этом называет его то ли Чпыль, то ли Чмыль, то ли Шпыль, то ли Шныль… Как-то вот так. Эдька на какую-то секунду растерялся, но тут же изобразил крайнее изумление и развел руками: «Не понимаю, о чем вы?» Тот на него еще раз глянул, плечами пожал, сказал: «Извини, братан, обознался», и ушел.

– Очень интересная информация! – обрадовался Крячко. – Это дело надо обмыть! Сейчас еще бутылочку закажем…

– Нет, нет! – категорично отказалась Виллина. – Мне хватит. Я уже и так захмелела, не знаю, как домой дойду.

– А я на что? Провожу прямо до крыльца. Что? Все-таки – нет? Ну хорошо, хорошо, не будем превращать этот прекрасный вечер в дремучую пьянку. Слушай, а тот тип, что подходил к вам после спектакля, он больше не появлялся?

– Честно говоря, не обращала внимания. Продавала билеты на текущий вечер контролерша Валя, она же по совместительству и уборщица. А мне некогда кого там рассматривать. Во время постановки я постоянно «на подхвате» – дежурю за сценой, чтобы не случилось сбоя. Но вообще-то мне почему-то кажется, что его больше не было.

Как Крячко и обещал, Виллину он проводил до самого крыльца ее подъезда. А когда, попрощавшись, собрался уходить, то услышал недоуменное:

– Ну, вот… Я думала, мы поднимемся ко мне, попьем чаю, посмотрим записи моих постановок… Жаль!

…Выслушав сжатое повествование о минувшем вечере, Гуров хитро прищурился:

– Ну, и как, поднялся?

– Пообещал Виллине, что об этом – даже тебе – ни слова. – Станислав изобразил гримасу, которую можно было понять: «Догадывайся сам. Но ты-то меня знаешь!..», после чего спросил, указав взглядом на ноутбук: – А у тебя чего?

– Вон, почитай, что в народе говорят… – Лев встал, уступая место у ноутбука.

Прочитав доклад о Капылине, Крячко покрутил головой и жестко резюмировал:

– Хоть о мертвых и принято или хорошо, или ничего, но это случай особый. Редкостная сволочь. Просто удивительно, что его столько времени терпели. Я бы его грохнул еще раньше.

Полчаса спустя Гуров мчался на служебной «Волге» в сторону Ярославля. Теоретически можно было сделать обычный запрос в ярославское УВД и, получив готовую информашку, сработанную другими, попытаться что-то из нее выжать. Но Лев, даже если и предстояло ехать куда-то очень далеко, предпочитал побывать в том или ином городе лично. И не потому, что не доверял коллегам. Увиденное чужими глазами, да еще изложенное чужими словами, нередко оказывалось совсем иным в сравнении с тем, что потом по прочтении он мог себе представить. Личное впечатление позволяло получить не только куда более правильное, четкое и объемное представление о том или ином факте, но еще и внутренне прочувствовать его реальную значимость для расследования, уловить какие-то иные полутона сопутствующих обстоятельств. Случалось даже так. Прибыв в то место, где нужно было взять информацию, Лев заранее интуитивно чувствовал, где и как ее лучше искать, и стоит ли вообще терять свое время на возню, которая может оказаться пустопорожним занятием.