Опасная колея - [97]

— Угу, — сардонически усмехнулся Иван Агафонович. — Прямо таки «Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо»! Господин коллежский советник будет нашим Робинзоном, а мы — его Пятницами. Как в той пословице, про семь пятниц на неделе… — он с раздражением пнул ногой камень, тот сорвался с обрыва, вызвав маленький, но шумный обвал. — Эх, жаль, поздно заметили, что дорога пропала! Иначе можно было бы спросить про обратный путь у змеи.

— И ничего не поздно! — Тит Ардалионович взвился с места, окрылённый. — Кто мешает нам теперь же пойти к змее? Отгадаем загадки и тоже получим право на вопрос!

— А если не отгадаем? — герой Иван его энтузиазма не разделял и помирать от огня либо металла не хотел, уж лучше от голода и жажды. Во-первых, если ты успел достаточно помучиться, не так жалко будет расставаться с жизнью, рассуждал он. Во-вторых, обстоятельства всегда могут измениться в лучшую сторону, нужно только дождаться этого момента. Поэтому не стоит торопить события и напрасно рисковать.

Но Удальцев гнул своё: нечего ждать, надо рискнуть, по очереди. Кинуть жребий, и…

— Не надо ничего кидать. И рисковать не надо, — вдруг перебил Ивенский голосом тихим и странным. — Давайте-ка лучше вспомним народные предания. Когда Иван-царевич отправлялся на поиски кощеевой филактерии — как он попадал на остров? Буян, Рюген — неважно. На лодке приплывал, или, может быть на корабле? Что об этом сказано?

Тит Ардалионович покрутил головой.

— Ничего не сказано. В преданиях нет ни про лодку, ни про корабль. Иван просто шёл себе, шёл лесом, куда клубочек катится, и вышел к дубу заветному. Всё.

— Вот! — чему-то ужасно обрадовался Роман Григорьевич. — Понимаете теперь?

— Нет! — откликнулись «Пятницы» хором, они ещё были слишком увлечены собственным спором, чтобы думать о чём-то другом.

— Неужели? Вы только задумайтесь: шёл человек лесом, а оказался на острове посередь моря-окияна — как такое возможно? А змея Гарафена мне что сказала? «Отчего три стороны Буяна-острова голые, а одна сплошь лесом покрыта» — вот о чем я должен был её спросить! Лес, господа! Дорога с острова лежит через лес!

— Да ведь мы же его вчера обошли вдоль берега! Нет там никакой дороги, одно море кругом, — воображение Ивана Агафоновича нарисовало этакий узенький перешеек, соединяющий Буян с материком. Перешейка действительно не было.

— Есть! — отрезал Ивенский с великолепной уверенностью. — Достаточно на сегодня полемики, господа, решение принято. Собирайтесь, мы идём в лес. — Роман Григорьевич умел быть либеральным с подчинёнными, но и приказывать тоже умел.

Чем дальше в лес, тем очевиднее становилось, что их высокоблагородие были правы.

Если смотреть снаружи, то ельником на Буяне была покрыта совсем небольшая площадь: примерно четыре версты вдоль, пара поперёк. Её и лесом-то трудно было назвать, скорее уж, рощей. По убеждению, впавшего в нездоровый скепсис Листунова, они должны были пересечь её с запада на восток и выйти к побережью моря-окияна за полчаса, если не раньше.

Но прошли полчаса, и час, и другой, и третий. Уж и солнце начинало клониться к закату, а лес — именно лес, какая там роща! — и не думал заканчиваться, наоборот, становился всё гуще, всё непрогляднее.

Здесь было душно, тенисто и влажно. Множество ручейков с ржаво-бурыми бережками встречалось на пути — наконец-то удалось утолить жажду. Высоко над головой шумели плотно сомкнутые кроны янтарных сосен и седых замшелых елей, под ногами пружинил мох. Участками шли полосы сплошного валежника — будто некая злая сила нарочно возводила поперёк леса преграды. Особенное же беспокойство путникам доставляли заросли дикой малины. Ягод на ней не росло, а длинные колючие плети цеплялись за бельё, царапали руки.

Ягод в этом лесу не было вообще никаких. Попадались грибы, но поди, догадайся, съедобные или поганые? Будучи жителями сугубо городскими, наши герои плоховато разбирались в грибах. Листунов, к примеру, знал лисичку, маслёнок, рыжик и боровик. Удальцев мог продолжить этот перечень подберёзовиком, подосиновиком и груздём — в детстве ему доводилось ходить по грибы, когда гостил у дядюшки, в его маленьком Симбирском имении. Роман Григорьевич такого опыта не имел, зато он знал точно: если обратная сторона грибной шляпки похожа на губку — таким грибом отравиться нельзя. Но им, как на грех, попадались исключительно пластинчатые грибы. Из них одна половина была опознана как мухоморы, вторая тоже доверия не внушала, хотя Удальцеву казалось, что это сыроежки, и он тянулся попробовать. Но Роман Григорьевич ему запретил.

— Мы ещё не настолько оголодали, чтобы рисковать жизнью, — сказал он. — Главное, воды вокруг достаточно, а без пищи человек может прожить целый месяц.

Тит Ардалионович ему не поверил и предложил поохотиться на зайцев или глухарей из револьвера, благо, и те, и другие в здешнем лесу водились в изобилии. И снова у господина Ивенского нашлись возражения.

— Мы ещё не настолько оголодали, чтобы поедать сырую дичь. Огня-то у нас нет, и патронов мало. Не стоит тратить их понапрасну, неизвестно, что ждёт нас впереди.

Да, не было у них собой ни огня, ни запасных патронов — вообще ничего, кроме верхней одежды и кошелей с деньгами и бумагами, в сложившемся положении совершенно бесполезных. Саквояжи с дорожными принадлежностями остались там, на Рюгене, в маленькой гостинничке мыса Арконы — кто мог предположить, что путешествие на Буян так затянется? Особенно по этому поводу переживал Тит Ардалионович — он жалел не об утрате личных вещей, а о тех чудесных маленьких подарочках, что вёз с кленовской ярмарки. Он их с такой любовью выбирал, представлял, как будут рады родные — а теперь всё пропало!