Опасная игра - [13]

— Принести воды?

— Нет.

— Положи трубку на место.

Телефонная трубка все еще лежала на подушке. Карина механически переложила ее на аппарат, и это простое действие окончательно вернуло ее в чувство.

— Он принес эту коробку вечером…

— Кто «он»?

— Неважно… Он принес и попросил оставить до утра. У его дочери день рождения, и он сказал, что хочет сделать ей сюрприз. В общем, чтобы она раньше времени не увидела игрушку, оставил се у меня. В прихожей…

Она замолчала, свесив голову.

— Дальше.

— Он был какой-то не такой… Странный. Очень торопился. Сказал, что забежит утром… У меня весь день скребли на душе кошки. Как-то не по себе было. Потом ты позвонил и напугал еще больше. Потом мы с тобой говорили… Говорили, говорили… Я выпила таблетку супрастина и уснула. Вдруг проснулась, как будто кольнуло что и кольнуло — вот сюда.

Она показала на бедро и тут же прикрыла его полой кимоно. Глаза ее снова расширились от ожившего в памяти ужаса.

— Он сидел на одеяле. Он был живой и тяжелый… Я закричала и стряхнула его с одеяла. И он побежал.

— Кто — «он»?

— Паук! Паук-птицеед. Из коробки… Он был живой. Почти как живой. Он быстро-быстро выбежал на лоджию. Я видела, как он вскарабкался на спинку кресла. А потом такой легкий стрекот раздался и он вжик — сиганул вниз. По той леске, которую ты видел.

— Это твоя леска?

— Нет. У меня ничего подобного не было. Он сам. Он знал, куда бежал… Это не глюки, ты не думай. У меня крыша в порядке. Но он сидел на одеяле. Я видела. У меня ночник горел. Он испугался. Когда я его стряхнула, он шмякнулся на пол. Он тяжелый был… Ты не веришь? Вот от него же и осталось. Вот, смотри.

Она подняла с пола прозрачный шприц-тюбик.

— Он ткнул им меня в бедро, но в кармане кимоно лежала заколка для волос. Она кожаная, я в Венеции купила. Вот она — видишь? Он ее не проколол.

Еремеев повертел в пальцах кусочек тисненой кожи, каким модницы перехватывают волосы в пучке. Он знал по Афгану, как подобные пустяки не раз спасали жизнь счастливчикам. У него самого вмялся в ящике стола портсигар с застрявшей пулей.

— Я же говорил тебе, они постараются тебя убрать. Имитация суицида, чего проще…

— Чего-чего?

— Суицида. Ну, самоубийства на почве стресса, пережитого в Шереметьеве. Все очень логично: не смогла пережить позора, изнасилования…

— Да ничего же не было!

— А ты откуда знаешь?

— Мне врачи в Склифе сказали.

— А записка?

— Это не я писала. Почерк мой. Но я не писала.

Еремеев посмотрел записку на свет.

— Смоделировали на компьютере. Потом аккуратно обвели. Дешевая работа… Листок не из твоего блокнота?

— Кажется… Он попросил как-то, торопясь, листок бумаги. Записывал что-то на бегу… Мой, точно. Это он подделал…

— Такой рослый с усами подковой вниз, как у Мулявина?

— Да. Ты его знаешь?

— Он внизу. Сидит в «мерсе» с напарником.

— «Мерс» белый?

— Белый.

— Тогда он… Он поднимется. У него ключи есть.

За зеркальной стеной глухо стукнул противовес лифта. Еремеев машинально посмотрел на часы: половина четвертого.

— Это он! — вскрикнула Карина, прислушиваясь к шуму поднимающейся кабины. Внутренние стены небоскреба были слишком тонкими для громких звуков. — Пожалуйста, запри дверь!

Она сама метнулась в прихожую, но Еремеев успел схватить ее за руку.

— Ложись! Немедленно падай на пол. Ты уже мертва. Понимаешь? У нас считанные секунды. Делай, как я говорю! Ну!

Карина покорно опустилась на палас, раскинула руки, при этом коварное кимоно приоткрылось в самых соблазнительных местах, так что Еремеев, сам того не желая, стянул одеяло и принабросил его на «умершую». Он опрокинул фужер в изголовье, швырнул на пол подушку и сбросил телефонную трубку. На глаза ему счастливо попался «кодак»-автомат, лежавший на журнальном столике, он схватил его и ринулся в прихожую — «носом к шторму», как говаривал командир подводной лодки, распахнул дверь и вышел в холл. Навстречу ему двигался усатый амбал, хозяин белого «мерса». Тот слегка оторопел при виде распахнутой двери и странного типа, выходящего из квартиры подруги. Не дав опомниться, Еремеев сунул ему под нос красную книжицу:

— Московский уголовный розыск. Прошу быть понятым и подписать протокол осмотра места происшествия.

— Чего случилось-то? — настороженно спросил верзила.

— Обычный суицид. Самоубийство на нервной почве, — как можно равнодушнее пояснил Еремеев. — Проходите. Мне еще второй понятой нужен.

И он нахально нажал кнопку соседского звонка. Парень нехотя вошел в квартиру и замер в прихожей, опасливо разглядывая «труп» на полу. Вспышка еремеевского «кодака» заставила его вздрогнуть. Следователь несколько раз заснял место происшествия, причем в последний раз в кадр попал и ночной визитер, отраженный в зеркальной стене.

— Вы ее знакомый? — спросил Еремеев.

— В первый раз вижу. Я вообще-то не на этот этаж ехал. Мне выше.

На лице Карины не дрогнул ни один мускул. «Молодец, хорошо играет, — мысленно похвалил Еремеев. — Ей бы на Таганке…»

— Протокол подпишете?

— Нет. По судам потом затаскаете. Некогда мне. Вон соседи пусть пишут.

Из-за плеча парня выглядывала старушка в ночном халате, выбежавшая на звонок.

— Что случилось-то?! Ой, господи!.. Такая молодая. Сердце? Сейчас молодые мрут как мухи. Все мрут — и старики, и молодежь. Ну и времечко окаянное!