Опанасовы бриллианты - [42]

— Удрал? — поинтересовался Белкин.

Орлов пожал плечами.

— Мне ни к чему. Я не допрашивал. Прожил Гусько две недели, а затем уехал в Челябинск, к сестренке, что ли.

— Все?

— Все.

Белкин вынул из портфеля нож, положил перед Орловым.

— Вещь знакомая?

— Нож, — подтвердил Орлов.

— Чей?

— Надо думать, ваш…

Когда Городулин дочитал протоколы допросов до этого места, в кабинет вошел Федя Лытков. Сильно пожав руку Белкину и Городулину, он сел на клеенчатый диван.

— Чего окно не откроете? Надымили.

— А верно, — сказал морщась, Городулин, — то-то у меня затылок трещит…

— Как вообще-то здоровье, Алексей Иванович? — заботливо спросил Лытков. — Видик у вас того…

— Устаю чертовски… Но ты тут особенно не рассиживайся, мы работаем.

— Белкин, значит, теперь у вас? Ну, как он, справляется? — полюбопытствовал Лытков, словно не слышал просьбы Городулина.

— Не хуже тебя справляется, — торопливо ответил Городулин. — Можешь спокойно ехать в отпуск…

— Да вот не пускают. Путевка в Ялту горит… Отдаю за полцены, — пошутил он.

— А ты теперь в каком отделе будешь? — спросил его Белкин.

Лытков помедлил с ответом, а Городулин подмигнул.

— Его нынче голыми руками не возьмешь. Извини-подвинься: у него диплом!..

— Да не в этом дело, — скромно сказал Лытков.

Когда Лытков ушел, Белкин сказал:

— Вы собирались связаться с Челябинском, проверить насчет Гусько…

4

К концу дня из Челябинска сообщили по телефону, что Гусько Владимир Карпович, осужденный на двадцать пять лет за убийство, бежал из тюрьмы полтора месяца назад. Одновременно челябинская милиция подтвердила проживание Гусько Елены Карповны, очевидно сестры его, по Пушкинской улице дом № 4. Значит, Орлов говорил на допросах неправду вперемежку с правдой.

— Завтра вылетишь в Челябинск, — сказал Белкину Городулин. — Если Гусько там, — возьмешь его, только поосторожней… У тебя имеется такая привычка — лезть на рожон. Предупреди тамошних ребят из розыска, что это — сволочь отпетая. Деньги есть?

— Есть.

— Покажи.

Белкин долго с беззаботным лицом шарил по карманам. Городулин писал, не поднимая головы.

В это время позвонил начальник управления. Поинтересовавшись состоянием усть-нарвинского дела, начальник заметил, что уж больно долго о нем ему не докладывают.

— Между прочим, товарищ Городулин, к начальству, вообще, хотя бы изредка заходить следует. Оно ведь тоже может что-нибудь посоветовать… Или сомневаетесь?

— Никак нет, — ответил Городулин. — Нам сомневаться не положено.

— Больно строго вы, Алексей Иванович, придерживаетесь того, что положено и что не положено… Так зайдешь?

— Прикажете…

— Дело твое, — сказал начальник. — А надо будет, и прикажу.

Думая, что Городулин уже забыл про деньги, Белкин поднялся. У Алексея Ивановича лицо было красное. Потоптавшись, Белкин тихо сказал:

— Значит, я пошел, Алексей Иванович…

— Вам что велено было? — спросил Городулин.

Белкин вынул из кармана скомканную десятку.

— Ого! Много тебе жена отвалила. Возьмешь сейчас аванс… Но дома не оставляй: жене зарплаты хватит, а тебе в дорогу нужнее. Бери вот еще пятьдесят рублей, в получку отдашь.

Сопротивляться было бессмысленно. Белкин взял деньги и вышел. Ему было неприятно, что в управлении известен характер его жены. Все откуда-то знали, что она выдает ему каждый день на пачку «Беломора» и еще рублей пять на обед и что, когда он в милицейской форме, она стесняется ходить с ним по улице. Понять они, все равно, этого не поймут, а он ее любит.

Вскоре после ухода оперуполномоченного Городулин запер бумаги в стол и собрался было домой. Затылок разламывало. Глаза и щеки горели от повысившегося давления. Из-за стены кабинета, из той комнаты, где обычно вели допросы, сейчас доносились голоса — женский и мужской. Мужской что-то бубнил, а высокий женский строго оборвал его:

— Не годится. Сначала.

И мужчина снова загудел, теперь уже громче.

— Для того, чтобы уничтожить иррациональность в знаменателе…

Очевидно, секретарша Валя помогала делать уроки кому-нибудь из сотрудников.

Выучится черт, а потом нос задерет, как Лытков, — с горечью подумал Городулин.

Когда он был уже в пальто, в дверь постучали.

— Да! — крикнул Городулин. — Можно.

Вошел Колесников. Увидев Алексея Ивановича в пальто, он смущенно спросил:

— Не ко времени подгадал?

— Здорово! Садись. Это меня знобит…

Бывший «клюквенник», крупнейший специалист по ограблению церквей, за которым во времена нэпа охотились угрозыски всей России, сел на клеенчатый диван рядом с подполковником милиции. Оба посмотрели друг на друга с нескрываемой нежностью.

В далеком прошлом Колесников выезжал на работу не более двух-трех раз в год. У него была карта Российской империи, где все города, в которых находились старинные соборы и церкви, отмечены крестиками. Если рядом с крестиком стояла чернильная птичка, это значило, что Колесников побывал там и сделал все, что было в его силах. Работал он обычно вдвоем. Напарников менял часто, ибо его не удовлетворяли их качества. Сам Колесников водку не пил, не ругался, ценил вежливое обращение. Дело свое он знал преотлично. В полной темноте, лизнув языком оклад иконостаса, Колесников безошибочно определял, золото это, серебро или медь. Его коллеги пользовались в таких случаях кислотами, а для этого надо было, забравшись под алтарь, зажечь фонарь, что было небезопасно.