Опальный принц - [4]

— Хватит, Вито, хватит!

Витора подхватила его под мышки, подняла, обернула в большое земляничного цвета полотенце и отнесла в кухню, и тогда Лорен, что жила у доньи Паулины, увидела его с площадки черного хода через застекленную дверь, помахала рукой и прокричала:

— Кико, соня! Только еще встаешь?

Вытирая его полотенцем, Витора тихонько приказала: «Скажи: доброе утро, Лорен». И мальчик закричал из-под полотенца:

— Доброе утро, Лорен!

А Лорен отозвалась:

— Доброе утро, сынок. А у нас кот подох! Смотри!

И показала ему что-то, похожее на черную мохнатую тряпку, а мальчик, глядя сквозь решетку грузового лифта, словно из тюремного окна, спросил:

— А почему он подох, Лорен?

Лорен откликнулась высоким, тонким голосом, проникавшим сквозь стекла, точно солнечный луч:

— Кто ж его знает почему? Просто пришел его час, и все тут.

Не выпуская тюбика из рук, мальчик вполголоса спросил у Виторы:

— Что она говорит?

Не обращая на него внимания, Витора сказала Лорен:

— Вот будет переживать твоя хозяйка.

— Ты представляешь.

Лорен бросила труп кота в мусорный бак.

— Его же надо похоронить, Лорен! — завопил Кико.

— Ты хочешь, чтобы мы хоронили эту мерзость?

— А как же, — ответил мальчик.

Мама входила и выходила. Кико вытянул ручонку с тюбиком и пожаловался Виторе:

— У меня замочилась пушка. Надо ее вытереть. Витора провела по тюбику полотенцем и спросила:

— А разве это не грузовик?

— Нет, — ответил Кико, отворачивая колпачок и показывая черную дырочку, — это пушка, ты что, не видишь?

— А на кой тебе пушка, скажи на милость?

— Чтобы идти на папину войну, — ответил мальчик.

В конце фразы он закашлялся, и халат в красных и зеленых цветах сказал маминым голосом:

— Ребенок простудился.

Мама тут же вышла, и от промелькнувшего мимо знакомого халата в воздухе словно остался ласкающий след. Надевая на Кико майку, Витора сказала:

— Если будешь кашлять, позовем Лонхиноса.

— Не надо!

— Ты не хочешь, чтоб пришел Лонхинос?

— Нет!

— А вот мне он раз сделал укол, и было ничуть не больно.

Она натянула на него голубенькую рубашечку, а сверху ярко-красный свитерок. Потом мягкие вельветовые штанишки. Кико стоял неподвижно, слегка сдвинув брови, словно размышляя. Наконец он сказал:

— Не хочу, чтоб приходил Лонхинос.

— Ну так не кашляй.

— Я сам не знаю, когда кашляю, — запротестовал Кико.

Закончив одевание, Витора поставила мальчика на пол, сложила земляничное полотенце, повесила его на спинку белого стула, прошла в ванную комнату и выдернула пробку из ванны, чтобы спустить воду. Потом взглянула на расстроенное личико Кико и сказала:

— Лонхинос добрый. Он приходит, когда ты болеешь, делает укол, и ты поправляешься.

Она говорила громко, стараясь перекрыть гул стиральной машины. Мальчик поднял голову, чтобы расширить поле зрения, до тех пор ограниченное подолом ее сине-полосатого халата.

— А тебя он куда уколол, Вито? В зад?

— Ясное дело. Только так не говорят, это грех.

— Грех?

— Да. За такие слова черти унесут тебя в ад.

Кико машинально отворачивал и заворачивал колпачок тюбика. Взгляд его голубых глаз был устремлен куда-то вдаль. Он сказал:

— Хуан говорит, что у чертей есть крылья. Это правда, Вито?

— Ну конечно.

— Как у ангелов?

— Ага.

— И они унесут Маврика в ад?

Витора взглянула на него с беглым сочувствием и сказала, обращаясь к самой себе: «Чего только не придумает этот мальчик». Потом повысила голос:

— И ад, и рай не для кошек, запомни хорошенько.

— Но Маврик же черный, — упрямо возразил мальчик.

— Хотя бы и черный. Для кошек — помойка, и дело с концом.

Вдруг Кико встал коленками на красные плитки пола — с маленькими белыми квадратиками внутри — и повез по ним тюбик, делая при этом «бу-у-у-у», а иногда «пи-и-и, пи-и-и». Тюбик наткнулся на черную пуговицу. Мальчик бросил тюбик, поднял пуговицу, повертел ее в руках, оглядывая с обеих сторон, улыбнулся и сказал себе: «Пластинка, это пластинка»; неуклюже сунул пуговицу в карман вельветовых штанишек, потом подобрал тюбик и тоже спрятал. Поднявшись на ноги, он схватил на лету краешек сине-полосатого халата:

— Идем за молоком, Вито.

— Постой.

— Ты же сказала: если я не буду плакать, ты меня возьмешь.

— Ох, мамочки, что за ребенок!

Мелькнув в коротком коридорчике, она скрылась в гладильной и тут же вернулась с пальтишком в клетку, шарфом и красным капорком. Все это она в одну минуту надела на мальчика; ее заметно скрюченные кисти рук так и летали в воздухе.

— Ну пошли.

— В тапочках? — усомнился мальчик.

Витора подхватила корзинку.

— Можно подумать, нам так далеко.

Спускаясь по лестнице, Кико ставил на ступеньку левую ногу и тут же подтягивал к ней правую, но делал это быстро, почти не глядя, стараясь не отставать от торопливо сбегающей вниз девушки. Лавка была за три дома от них, и мальчик, держа Витору за руку, шел, ведя безымянным пальцем по стенам зданий. В лавке пахло шоколадом, мылом, землей от картофеля. Авелино отпускал товары, укладывая их в корзины из алюминиевой проволоки. Кико обвел глазами полки, где в отдельных ящичках красовались артишоки, морковь, лук, картофель, салат, повыше — плитки шоколада, печенье, рожки, макароны в ярких упаковках, еще выше — бутылки с темным, красным и белым вином, а справа — банки с карамелью. Сеньор Авелино заметил еле видный над прилавком красный капорок.