Опальные - [51]
Это было и самому атаману не в бровь, а в глаз.
— Ах ты, поросенок, туда же захрюкал! — загремел он. — Да понимаешь ли ты, дурацкая твоя башка, что перед нашей казацкой воинской силой весь свет дрожмя дрожит, отдает нам, не переча, все, чего бы ни пожелали! Что плохо лежит — то не про нас! Давай нам то, что бережется пуще зеницы ока, что ни на есть у кого лучшего, ценного; а не отдашь — на себя уж пеняй: возьмем с бою, ни своей крови, ни чужой не жалеючи!
— Дозволь-ка и мне, батюшка, слово молвить, — заявил тут один из старшин, старый знакомец Осип Шмель.
— Говори.
— Парня этого я ведь привел; так словно бы за него и в ответе. Малый он дошлый, хоть куда, да скудоумный: что с него взять? А вот чтоб напредки умней был, засыпать бы ему, мерзавцу, с полсотни горячих…
— Ну, что ж, засыпь. А как же нам, товарищи, с головой стрелецким быть-то? Вешать мы его хотели из-за Федьки Курмышского…
— Да прости уж и его ради твоей красавицы, — отозвался сам Федька Курмышский. — Я на него не серчаю.
— Аль совсем тоже простить? — с ласковой улыбкой обернулся Разин к княжне.
— Совсем… — послышалось из-под ее чадры.
— Совсем — так совсем!
Не смея громко роптать на осуждение их начальника к повешенью, стрельцы были, однако ж, настроены крайне враждебно против беспощадного казацкого атамана. Когда теперь до них дошла весть о полном прощении их начальника, настроение их сразу изменилось. Столпившись в кучу, они стали оживленно совещаться, и вот всею массой, с обнаженными головами, двинулись на атаманский корабль. Шедший впереди всех начальник отвесил Разину поясной поклон.
— Мы к тебе, батюшка Степан Тимофеич, с челобитной: не откажи принять нас в твое славное войско!
— Не откажи, батюшка! Будем служить тебе верой и правдой! — поддакнули хором все стрельцы.
— Спасибо, ребята! — отвечал Разин. — Целую вашего набольшего за всех вас!
И, обняв стрелецкого голову, он поцеловал его трижды накрест.
— Отныне я и вправду буду вашим родным батькой, а он — моим меньшим братом и вашим есаулом. Чем больше будет у нас таких молодцов, как вы, тем крепче будет наша казацкая сила. Выкатить нашим новым товарищам бочонок!
Воздух огласился ликованьями новых товарищей вольницы. Тут перед Разиным неожиданно предстал Леонтий Плохово, до последней минуты не высовывавший носа из своей каморки.
— Побойся Бога, атаман! Скоро ты забыл милость государеву. Сейчас изволь отпустить стрельцов…
— Да что ты, батюшка, белены никак объелся? — перебил его атаман. — Обычай у тебя бычий, а ум телячий. Кто тут на судах начальствует: ты аль я?
— Кто начальствует?.. — залепетал Плохово, у которого от властного тона казацкого атамана душа ушла уже в пятки. — Да в грамоте-то ты дал с твоими казаками обещание…
— Служить твоему государю, где он нам повелит? — досказал Разин. — И будем служить: в слове своем мы тверды. Эти же молодцы меняют только свою стрелецкую одежду на нашу казацкую; стало быть, остаются такими же слугами царскими, только под моим началом. Правильно я говорю, детки?
— Правильно, батюшка Степан Тимофеич! — единодушно откликнулись стрельцы.
— Слышал, сударь мой? Перейти к нам никто их не нудил, а чтобы казакам гнать от себя добровольцев — слыханное ли дело?
— Да на меня только сумленье некое напало…
— То-то сумленье. Ты, милый человек, кажись, все еще не очнулся с похмелья? Ступай-ка себе опять в свою горенку, завались до Царицына, а там, коли помехи нам какой чинить еще не станешь, отпустим тебя с миром и восвояси.
И поплелся Леонтий Плохово обратно в свою горенку высыпать "похмелье", провожаемый дружным хохотом казаков старых и новых.
Глава двадцатая
ЖЕРТВА ВОЛГИ-МАТУШКИ
Ограбленный караван уплыл далее вниз на Астрахань. Уплыл он, впрочем, только с частью своих судорабочих: остальным по примеру царских стрельцов захотелось после честной трудовой жизни изведать раз и разудалое житье-бытье казацкой вольницы, и они также пристали к разницам.
Торопиться казакам было теперь уже незачем: другой богатой добычи пока не предвиделось; а на Волге поднялось сильное волненье, небо кругом обложило тучами, и вдали загрохотал гром: надо было на якоре обождать грозу.
Пристав к берегу, казаки первым делом "подува-нили дуван", то есть поделили между собой награбленное добро, а затем предались обычному у них в таких случаях разгулу. Бушевание природных стихий как нельзя более отвечало их собственному буйному настроению.
Не участвовали в общем пиршестве только наши три талычевца: Юрий, Илюша да Кирюшка. Первых двух замкнули в их каморке на атаманском корабле, а последнего патрон его Шмель втолкнул в трюм своего струга, "засыпав" ему перед тем обещанную порцию "горячих".
В сентябре грозы и на юге России значительно реже, чем среди лета. Но, по поговорке "редко, да метко", гроза долго не унималась. Настоящего дождя все еще не было; падали временами только крупные капли. Но молнии беспрестанно разрезали темный полог туч; гром так и перекатывался с одного края неба до другого, а гулкое эхо вторило с нагорного берега реки. Сквозь этот-то неумолчный гул и грохот, сквозь вой и свист ветра в снастях и шумный плеск волн о деревянный корпус "Сокола"-корабля в каморку двух узников-боярчонков долетали нестройные песни подгулявшей вольницы, грубый смех и грубая брань.
За все тысячелетие существования России только однажды - в первой половине XVIII века - выделился небольшой период времени, когда государственная власть была в немецких руках. Этому периоду посвящены повести: "Бироновщина" и "Два регентства".
"Здесь будет город заложен!" — до этой исторической фразы Петра I было еще далеко: надо было победить в войне шведов, продвинуть границу России до Балтики… Этим событиям и посвящена историко-приключенческая повесть В. П. Авенариуса, открывающая второй том его Собрания сочинений. Здесь также помещена историческая дилогия "Под немецким ярмом", состоящая из романов «Бироновщина» и "Два регентства". В них повествуется о недолгом правлении временщика герцога Эрнста Иоганна Бирона.
В однотомник знаменитого беллетриста конца XIX — начала XX в. Василия Петровича Авенариуса (1839 — 1923) вошла знаменитая биографическая повесть "Отроческие годы Пушкина", в которой живо и подробно описывается молодость великого русского поэта.
Авенариус, Василий Петрович, беллетрист и детский писатель. Родился в 1839 году. Окончил курс в Петербургском университете. Был старшим чиновником по учреждениям императрицы Марии.
Имя популярнейшего беллетриста Василия Петровича Авенариуса известно почти исключительно в детской литературе. Он не был писателем по профессии и работал над своими произведениями очень медленно. Практически все его сочинения, в частности исторические романы и повести, были приспособлены к чтению подростками; в них больше приключений и описаний быта, чем психологии действующих лиц. Авенариус так редко издавался в послереволюционной России, что его имя знают только историки и литературоведы. Между тем это умный и плодовитый автор, который имел полное представление о том, о чем пишет. В данный том входят две исторические повести, составляющие дилогию "Под немецким ярмом": "Бироновщина" - о полутора годах царствования Анны Иоанновны, и "Два регентства", охватывающая полностью правление герцога Бирона и принцессы Анны Леопольдовны.
Главными материалами для настоящей повести послужили обширные ученые исследования Д. И. Эварницкого и покойного А. А. Скальковского о запорожских казаках. До выпуска книги отдельным изданием, г. Эварницкий был так обязателен пересмотреть ее для устранения возможных погрешностей против исторической и бытовой правды; за что автор считает долгом выразить здесь нашему первому знатоку Запорожья особенную признательность.
Приключенческая повесть албанского писателя о юных патриотах Албании, боровшихся за свободу своей страны против итало-немецких фашистов. Главными действующими лицами являются трое подростков. Они помогают своим старшим товарищам-подпольщикам, выполняя ответственные и порой рискованные поручения. Адресована повесть детям среднего школьного возраста.
Всё своё детство я завидовал людям, отправляющимся в путешествия. Я был ещё маленький и не знал, что самое интересное — возвращаться домой, всё узнавать и всё видеть как бы заново. Теперь я это знаю.Эта книжка написана в путешествиях. Она о людях, о птицах, о реках — дальних и близких, о том, что я нашёл в них своего, что мне было дорого всегда. Я хочу, чтобы вы познакомились с ними: и со старым донским бакенщиком Ерофеем Платоновичем, который всю жизнь прожил на посту № 1, первом от моря, да и вообще, наверно, самом первом, потому что охранял Ерофей Платонович самое главное — родную землю; и с сибирским мальчишкой (рассказ «Сосны шумят») — он отправился в лес, чтобы, как всегда, поискать брусники, а нашёл целый мир — рядом, возле своей деревни.
Повесть-воспоминание о школьном советском детстве. Для детей младшего школьного возраста.
Нелегка жизнь путешественника, но зато как приятно лежать на спине, слышать торопливый говорок речных струй и сознавать, что ты сам себе хозяин. Прямо над тобой бездонное небо, такое просторное и чистое, что кажется, звенит оно, как звенит раковина, поднесенная к уху.Путешественники отличаются от прочих людей тем, что они открывают новые земли. Кроме того, они всегда голодны. Они много едят. Здесь уха пахнет дымом, а дым — ухой! Дырявая палатка с хвойным колючим полом — это твой дом. Так пусть же пойдет дождь, чтобы можно было залезть внутрь и, слушая, как барабанят по полотну капли, наслаждаться тем, что над головой есть крыша: это совсем не тот дождь, что развозит грязь на улицах.
Нелегка жизнь путешественника, но зато как приятно лежать на спине, слышать торопливый говорок речных струй и сознавать, что ты сам себе хозяин. Прямо над тобой бездонное небо, такое просторное и чистое, что кажется, звенит оно, как звенит раковина, поднесенная к уху.Путешественники отличаются от прочих людей тем, что они открывают новые земли. Кроме того, они всегда голодны. Они много едят. Здесь уха пахнет дымом, а дым — ухой! Дырявая палатка с хвойным колючим полом — это твой дом. Так пусть же пойдет дождь, чтобы можно было залезть внутрь и, слушая, как барабанят по полотну капли, наслаждаться тем, что над головой есть крыша: это совсем не тот дождь, что развозит грязь на улицах.
Вильмос и Ильзе Корн – писатели Германской Демократической Республики, авторы многих книг для детей и юношества. Но самое значительное их произведение – роман «Мавр и лондонские грачи». В этом романе авторы живо и увлекательно рассказывают нам о гениальных мыслителях и революционерах – Карле Марксе и Фридрихе Энгельсе, об их великой дружбе, совместной работе и героической борьбе. Книга пользуется большой популярностью у читателей Германской Демократической Республики. Она выдержала несколько изданий и удостоена премии, как одно из лучших художественных произведений для юношества.